Анатомия преступления. Что могут рассказать насекомые, отпечатки пальцев и ДНК - Вэл Макдермид Страница 6

Аноним. «Поэма о лондонском пожаре» (1667)

Желание разобраться в ситуации началось с верхов. Ведь король Карл II потерял больше имущества, чем кто-либо еще. Он поручил парламенту создать комитет по расследованию происшествия. Отыскались многочисленные свидетели. Некоторые заявили, что видели, как кто-то кидает в дома зажженные факелы, или даже признавались, что сами их кидали. Некий Эдвард Тейлор сообщил, что в субботу вечером пошел со своим дядей-голландцем на Пудинг-лейн, увидел открытое окно пекарни Томаса Фарринера и швырнул в него «два огненных шара, сделанных из пороха и серы». Но поскольку Эдварду Тейлору было всего лишь 10 лет, ему не поверили. Зачинщиком пожара назвал себя и Робер Юбер, простолюдин и сын французского часовщика. Никто не верил ему, но, поскольку он настаивал, его осудили и отправили на виселицу в Тайберне.

Один из членов парламентского комитета, сэр Томас Осборн, писал, что «все обвинения очень легковесны и вообще люди убеждены, что пожар был случайностью». В итоге комитет решил, что ужасное происшествие вызвано «рукой Божьей, сильным ветром и засушливым временем года».

Негусто, однако ничего удивительного. Чтобы исследовать причины пожаров, нужно понимать физику огня. А в XVII веке научные познания на сей счет были, увы, незначительны. Лишь в 1861 году, когда Майкл Фарадей в книге «Химическая история свечи» изложил шесть своих лекций об огне, эти сведения стали достоянием широкой публики. Это были лекции, прочитанные для детей, но книга до сих пор остается классикой. На примере свечи Фарадей объяснил процесс горения. В одной из лекций он потушил свечу, накрыв ее банкой. Ученый объяснял: «Воздух совершенно необходим для горения; мало того: вы должны понять, что необходим свежий воздух» [3]. Под «свежим воздухом» он имел в виду кислород.

Довелось Фарадею выступать и в роли судебного эксперта, причем он брал с собой лабораторные материалы. В 1819 году владельцы сахарного завода в Уайтчепеле (район Лондона), уничтоженного пожаром, подали в суд на страховую компанию, которая отказалась выплатить 15 000 фунтов компенсации. Вопрос упирался в то, способствует ли возгоранию процесс, включающий разогретый китовый жир. Это нововведение владельцы внедрили без ведома страховщиков. Перед свидетельством в суде Фарадей провел эксперименты над китовым жиром, нагревая его до 200°C, чтобы продемонстрировать: «Все испарения жира, за исключением водных, более огнеопасны, чем сам жир. Один из присяжных не поверил ему. Тогда Фарадей поджег в сосуде одну из фракций китового жира (нафту), и «по залу суда разнесся весьма неприятный запах».

Самое важное криминальное расследование Фарадея было связано со взрывом на Хэсуэллской шахте в графстве Дарем (1844 год), унесшим жизни 95 мужчин и мальчиков. Взрыв произошел в период волнений среди рабочих. Адвокат скорбящих родственников обратился к премьер-министру Роберту Пилю с просьбой провести правительственное расследование. В комиссию вошел и Фарадей.

Комиссия провела день, осматривая шахту и особенно интересуясь воздушными потоками. В какой-то момент Фарадей осознал, что сидит на бочке с порохом возле зажженной свечи. Он тут же вскочил, распекая коллег за беспечность. В итоге был вынесен вердикт, согласно которому взрыв произошел случайно. Фарадей согласился с ним. Однако по возвращении в Лондон комиссия представила доклад, в котором указывала, что существенную роль во взрыве сыграла угольная пыль, и рекомендовала улучшить вентиляцию. Владельцы шахты заупрямились, не желая лишних расходов. И этим риском пренебрегали еще 60 лет, пока в результате такого же взрыва на Сененизской шахте в Уэльсе (1913 год) не погибли 440 шахтеров. В истории Великобритании это была самая серьезная авария на шахте.

В ХХ веке расследованиями пожаров занимались и пожарная служба, и научное сообщество. Свою лепту вносило правительство, желающее знать число и причины пожаров. В 1960–1970-е годы расследования обрели более солидную научную основу: был создан протокол действий; новые инструменты позволили выявлять на месте пожаров сложные химические смеси (в частности, бензин); появились и соответствующие специалисты. Во многом благодаря этим новым знаниям теперь пожар или взрыв (по сути, ускоренный пожар) редко влечет за собой столь ужасные человеческие потери. А когда такое все же случается, это надолго остается в памяти следователей.

В числе пионеров этой новой области была ирландская супружеская чета. Их дочь Ниам Ник Дейд, судебный химик из Университета Данди, продолжила их дело, доискиваясь до правды на мрачных пепелищах. Ниам объясняет: «Пожалуй, это у нас семейное. Ведь независимыми пожарными дознавателями были мои родители. Моя мать и сейчас этим занимается. Так я и росла с этим. Мы с братом зарабатывали деньги на карманные расходы, вклеивая картинки в доклады родителей: одна картинка – пять пенсов. И как вы понимаете, за едой разговоры были сплошь о пожарах».

Гибнет ли имущество человека или дорогие ему люди, дознаватель оказывается свидетелем того, как самая свирепая сила природы рушит человеческий мир. Я не могла не вспомнить об этом, когда спрашивала Ниам о наиболее запомнившихся ей пожарах. Она ответила, не задумываясь: «Пожар в дискотеке Stardust».

Ранним утром Дня святого Валентина в 1981 году я безмятежно спала в своей постели в Дербишире. Я была молодой журналисткой северного отдела новостей одной национальной воскресной газеты. Мне никогда не доводилось писать о крупном бедствии, пока однажды ни свет ни заря меня не разбудил звонок. Знакомый хриплый голос новостного редактора произнес: «Сгорела дискотека в Дублине. Десятки жертв. Полетишь семичасовым самолетом».

К тому времени как я добралась до Манчестерского аэропорта, радио подтвердило услышанное. Большой пожар. Погибли молодые люди. Отправились повеселиться ночью и не вернулись домой. В аэропорту было много журналистов и фотографов, которые ждали коллег, чтобы договориться, кто чем займется.

Моя собственная команда – еще три репортера и два фотографа – пробилась к стойке бара. Мне налили двойной виски. Даже тогда, работая в газете и будучи далеко не трезвенницей, я не привыкла начинать день подобным образом. «Пей, – сказал коллега, – поверь, тебе скоро это понадобится».

Он оказался прав. Когда мы приземлились в Дублине, ирландский собкор сообщил печальные вести. Погибло более 40 человек. Поскольку предполагалось, что мне как женщине легче найти подход к скорбящим людям, но при этом хватит хладнокровия, чтобы получить нужную информацию, меня послали к семьям погибших. Их высказывания и фотографии погибших должны были сделать наш рассказ более красноречивым.

Остаток дня я провела в Кулоке, микрорайоне Дублина, где жили многие из подростков, погибших в Stardust. Семьи были потрясены, но, как ни странно, испытывали благодарность за то, что кому-то есть дело до их детей. Никогда еще у меня не было такого горестного рабочего дня. А ведь я была лишь зрителем. И на душе становилось тяжко, когда я представляла, что переживают эти люди.