Дикие истории. Дневник настоящего мужика - Тимофей Баженов Страница 6

Усатая говорит мне:

— Спички есть?

Спички у меня были. Я, как и все мои товарищи, конечно, курил.

— Конечно, нет. Откуда? — ответил я.

И не придал значения коварству этого вопроса.

Две жирные бабы, буфетчица и повариха, вытащили на плац два огромных бидона. Старшеклассники стали доставать оттуда желтые, пареные, мокрые колобки, с которых капал комбижир.

— Школа! В колонну по одному! Стройсь! Ориентир — кафедра! Шаом арш!

Каждый поравнявшийся с кафедрой получал по два холодных колобка. «Не жрать», — шептала каждому раздатчица. На втором кругу случилось чудо. Стали раздавать джем в пластиковых квадратных коробочках. Мы такого не видели. Как в Олимпиаду! Как иностранцы едят.

Не жрать. Не жрать. Не жрать. Я и не думал жрать. Я сразу в карман положил. Для мамы.

— Стройсь! Поджигай! — говорит мне усатая.

— Что поджигать?

— Чучело поджигай!

МЕНЯ НЕ ПРЕДУПРЕЖДАЛИ. Я НЕ ЗНАЛ, ЧТО ЗИМА ДОЛЖНА СГОРЕТЬ. ЭТО ОСКОРБИТЕЛЬНО ДЛЯ ХУДОЖНИКА, В КОНЦЕ КОНЦОВ. ДА И МОКРАЯ ОНА. КАК ГОРЕТЬ-ТО? НО НА ВТОРОЙ ГОД НЕ ХОТЕЛОСЬ.

Мы с Петькой побежали в котельную. Стали ведрами носить солярку и мазут. С лестницы я тщательно проливал Зиму. Много ведер. Много ваты и тряпок. Толстый брус.

— Чуууууууудесные! — взвыл мегафон.

Эхо гуляло в пятиэтажках. Последнее ведро я опрокинул на голову Зиме и там оставил. Медленно занялось. Пламя ползло по человеческой фигуре, охватывало ноги. Когда дошло до пупа, престарелые певицы-народницы отделились от «пазика», где сидели все утро, накинули алые павловопосадские платки и пустились в пляс вокруг Масленицы.

— Их! Их! Их! — взвизгивали они.

Директриса трубным гласом провозгласила с кафедры:

— Дети! Кушайте блины кружевные да вареньем смазывайте щедро!

Ага… это были блины. Я догадался только после подсказки. В восемь пятнадцать всех увели по классам. Начиналось самое интересное…

— Туши! — сказала усатая.

Подойти к Зиме было невозможно на двадцать шагов. Черный дым застилал микрорайон. Мое творение напоминало терминатора в тот момент, когда его уже начинают жалеть зрители. Я отказался. Второй год, значит, второй год. «Само погаснет», — сказала усатая и повела меня на математику.

Уроки закончились. Сгорели тряпки.

Продленка закончилась. Сгорела вата.

Стемнело. Посреди плаца горел огромный крест.

Со всего района пришли зеваки. На балконах хрущевок стояли люди. Смотрели. Посмеивались. Перестройка. Неизвестно, что можно, что нельзя. Дух сопротивления опять же. Приехали пожарные. Посмеялись. Тушить не стали. Директриса в темноте при свете костра требовала у них бумагу. Они ей дали. Прочла и на землю бросила.

Наступила ночь. Я был один. Мой крест горел.

Я поднял бумагу и прочел: «Отказ от тушения. Тушение не может быть осуществлено по причине непопадания струей в объект».

Я сложил мокрый документ вчетверо. Положил в карман школьного кителя и вытер руки об штаны.

У КАЖДОГО МУЖЧИНЫ СВОЙ КРЕСТ

В жизни каждого мужчины роль играет случай. Я гулял по району. Друзей не было. Ушел далеко от дома. Начался ураган. Жили мы у самой Останкинской телебашни, а ветер застал меня на Крестовском мосту у Рижского вокзала. Машин не было. Я спрятался от стихии под черной скульптурной композицией, справа первой, как ехать в центр.

Небо почернело. Налетели дождь и град. Град так лупил по мосту, что мне казалось, будто я на поле боя. Вдруг что-то зазвенело. На дорогу упал топор. Потом мы много раз смеялись, вспоминая эту историю. Но тогда мне было не смешно. Я не удивился, что топор прилетел по воздуху. Я почуял добычу. Покинул укрытие и побежал по лужам к топору. Я был мокр как мышь. Лупил крупный град. Особенно по ушам. Прятаться от стихии было уже бесполезно, и я с топором пошел в сторону дома.

Шел долго и никого не встретил. Я думал: какой силы должен быть ветер, чтобы топоры летали, и откуда он вообще мог прилететь. Я держал его крепко. Теперь он был моим. Я опасался, что природа, подарившая мне столь необходимую вещь, вдруг заберет ее обратно. Все хлюпало. Во рту было солено.

Я пришел домой.

Мама старалась сдерживаться. Бабушка волнения не показала:

— Посмотри в зеркало!

Я ПОСМОТРЕЛ. ЖУТЬ, КОНЕЧНО. С МЕНЯ ЛИЛИСЬ РЕКИ. НО НЕ ПРОСТЫЕ. КРОВЬ ЗАЛИВАЛА ПРИХОЖУЮ. В РУКАХ БЫЛ ТОПОР. ВОЛОСЫ СЛИПЛИСЬ. МНЕ БЫЛО ВОСЕМЬ.

Просто град был сильный. Он рассек мне голову и уши в нескольких местах. На холоде кровотечение всегда сильнее. А из мочки уха обычно хлещет как из поросенка.

Они давно нервничали. Ребенок один. Кругом стихия. Даже стемнело. Кровь, топор…

— Топор не игрушка, — сказала бабушка. — Может, рано еще?

Но об этом и речи быть не могло. В эту ночь я спал с топором. Не мог расстаться. Мне не терпелось попробовать его в деле. Скоро мы уехали в деревню и с бабушкой пошли в лес. Заготавливать хворост. Я был еще мал. В руках у меня был топор. Мой первый. Бабушка шла рядом на случай, если я рубану себе по ноге или еще что. Она волновалась, но виду не показывала. Работа шла быстро. Скоро я перестал рубить маленькие ветки и начал валить небольшие деревца. Дрова лучше хвороста. Мы работали целый день. Вечером приехала мама, и я услышал их разговор.

— Больше не пойду с ним в лес, — сказала бабушка. — Ему помощь не нужна.

— А вдруг руку или ногу себе рубанет? — говорит мама.

— Нет, он с топором родился.

Действительно, я никогда не учился этому. Всегда все умел топором. Мог и ложку вырезать им, и карандаш заточить, и елку в три обхвата свалить. Деревья всегда падают у меня туда, куда я задумал.

Сейчас у меня много топоров. Наверное, двести… Или триста. Я даже стал экспертом одной знаменитой фирмы, которая топоры выпускает. Но первый топор прилетел ко мне по воздуху. И он всегда со мной.

Так заканчивается рассказ о моем первом знакомстве с инструментом.

* * *

…Мы пили в морге. Мои друзья сидели вокруг стального стола для препарирования. Закуска была простая, а наливали спирт. День рождения у Леши-хирурга, патологоанатома. Потом про войну говорили, потом про баб. Леха сказал, что любит спортсменок.