Поколение надежды - Дмитрий Ким Страница 7

После инцидента в школе я дал себе клятву, что как можно скорей прокачаю себя настолько, что смогу противостоять обидчикам и, главное, отцу. Занялся спортом, дома по вечерам таскал гирю, доил корову утром и вечером, прокачивая кистевой хват, таскал на совхозной ферме пятисоткилограммовые тележки.

В четырнадцать лет я стал одним из лучших нападающих школьной волейбольной команды, лучшим юным животноводом района, чемпионом школы по гирям и армрестлингу. Восьмой класс окончил на «хорошо» и «отлично». И вот однажды, когда отец пытался меня избить за забытую в общественной бане мочалку, я схватил его за горло. Прижал к стене, но ударить не смог. Не поднялась рука. Не зная, что делать, я отшвырнул его на мешки, стоявшие на веранде, и выбежал из дома. В тот вечер, вняв уговорам мамы, мы собрались на «семейный совет». Отец прочитал длинную гневную речь о том, что я не имею права поднимать на него руку, даже если он будет тысячу раз неправ. Я согласился. И все разошлись спать. Больше в семье никто никого не бил.

Большинство людей чрезвычайно велики внутри. Их величие в любви, доброте и милосердии, скрытых под грузом накопившихся проблем. Когда такой человек нечаянно соприкасается с собой настоящим, ему становится страшно — настолько этот внутренний мир резонирует с окружающим. Вот так и бегут от себя люди, обрекаясь на бессмысленный поиск смысла жизни, в то время как весь смысл скрыт в самом человеке. Нащупай тропинку к самому себе. Иди по ней мелкими шажками. Если будешь настойчив, скоро себя найдёшь.

Постепенно, шаг за шагом, я отдалялся от себя. Запихивая детскую открытость и доброту на самое дно подсознания. Чтобы доброта вдруг не выскочила, придавил её чувством отвращения к самому себе и для надёжности закупорил ненавистью к отцу. Ближе к окончанию школы я понял, что мне легче перенести источник боли на него. Сделать его виновным в своих душевных муках. И это помогло. Боль ушла. Взамен появились цинизм, агрессия, стёрлись многие границы социальных норм. Я мог запросто встать посреди урока и уйти. Прийти, когда захочу. Мог подбить класс сбежать с урока. Стал выпивать и курить. Хоть и не специально, но поджёг школу на Новый год. Вовремя потушили. На оскорбления учителей отвечал отборным матом, если педагог был мужчиной — провоцировал его на драку, вызывая «раз на раз». Любимым выражением стало «Мне похуй!». Обалдев от такого нового меня, учителя наконец отстали. Никто не хотел связываться с отморозком.

В 1989 году партийная структура управления стала повсеместно рушиться. Отец потерял работу, а вместе с ней и служебное жильё. На свой дом скопить ему так и не удалось, поэтому школу я оканчивал у бабушки, в пригороде Целинограда. Мы переехали к ней, когда я доучивался в десятом.

Перед самыми выпускными экзаменами в пьяной драке я получил удар арматурой по голове и две недели пролежал в больнице, восстанавливая речь и координацию. Драка была массовой и прогремела на всю деревню, что дало повод учителям собрать педсовет для вынесения мне приговора — поставить «неуд» за поведение по итогам десяти классов. Это означало, что, несмотря на отсутствие троек по предметам, вместо аттестата мне выдадут «волчий билет» — справку о том, что я прослушал курс средней школы. Только рыдания мамы, её слёзные просьбы не губить мне жизнь смогли смягчить некоторых её коллег. С перевесом в один голос педсовет проголосовал за удовлетворительную оценку моему поведению, и выдали аттестат.

После школы пытался поступить в сельскохозяйственный институт, но пришёл на экзамен по математике пьяный, после бессонной ночи и весь экзамен проспал, не выполнив ни одного задания. Следом сдал документы в кооперативный техникум и, пройдя несложные вступительные испытания, оказался одним из трёх парней в группе из двадцати восьми человек.

Это было славное время. Огромное женское общежитие нашего техникума, казалось, вообще никогда не засыпало. Импровизированные дискотеки, которые привлекали мажоров со всего Целинограда, новые знакомства, яркая и весёлая жизнь вызывали во мне жгучее желание соответствовать новому кругу знакомых.

В группе в основном были ребята из состоятельных семей, дети торговых работников. Модно одетые, всегда при деньгах. Я, в дедушкином плаще, в его парадно-выходных лакированных туфлях и вечно без денег, чувствовал себя изгоем на этом празднике жизни. Чтобы исправить ситуацию, вместе со старшекурсниками придумал продавать на дискотеках ёрш — ядерную смесь пива с водкой. Два раза в неделю нам удавалось таким образом немного заработать. Но этого было мало. У отца имелась машина — красная «девятка», единственная материальная ценность, доставшаяся ему после десятилетий служения идеям коммунизма. Модная тачка по тем временам. И я вместе с новыми друзьями стал по ночам её угонять, чтобы катать девчонок по городу.

Когда понадобились деньги на модную одежду, я стащил отцовский золотой перстень и продал его цыганам. Это стало последней каплей. Отец, невзирая на уговоры мамы, выгнал меня из бабушкиного дома.

Так в семнадцать лет я стал самостоятельным. Какое-то время пожил в общежитии, но скоро меня выгнали за неуспеваемость из техникума и, разумеется, из общежития. Почти год я перебивался случайными заработками. Скитался по Целинограду в поисках ночлега у друзей и знакомых, пока всем не надоел. И меня под разными предлогами перестали пускать.

Но было лето, на дворе первое августа, а значит, день рождения моей любимой девушки Наташи, с которой я начал встречаться ещё в техникуме. Я знал, что мне нипочём любые лишения, пока у меня есть такой человек. Пусть я не нужен родителям, зато всегда нужен ей!

На последние деньги купил три розы и пошёл поздравлять. Наташа жила с мамой и папой в единственном тогда коттеджном посёлке нашего города. Её отец был спортивным функционером. Жили они в достатке. Только пил глава семьи сильно. Он и встретил меня на крыльце уже изрядно пьяный.

— О, Дима! Жених, бляха-муха! Поздравить пришёл?! Ну проходи!

— Да не, спасибо! Можно я здесь подожду? Позовите её, пожалуйста.

— Ну как хочешь, щас! Наташка! Иди! Жених твой пришёл!

Наталья вышла на крыльцо с абсолютно равнодушным лицом.

— Ты чё пришёл?

— Ну как чё? — улыбался я, протягивая ей букет. — С днём рождения тебя!

Наташа молча взяла цветы и бросила мне их под ноги.

— Уходи отсюда, чтобы я тебя больше не видела.

— Почему, Наташа? Что случилось? — недоумевал я.

— Не вижу с тобой никакого будущего, — сказала она, захлопывая за собой дверь.

Я молча брёл к остановке с пластиковым пакетом в руке, в котором умещался весь мой гардероб.

Такого поворота я не ожидал. От осознания, что теперь во всей вселенной нет ни одного человека, которому я был бы нужен, мне стало не по себе. Просидев всю ночь на остановке, неподалёку от Наташкиного дома, тогда, в первый и единственный раз в жизни, всерьёз задумался о самоубийстве. Думал о том, что на самом деле я какая-то ошибка, раз стольких людей разочаровал.