Фейки: коммуникация, смыслы, ответственность - Сурен Золян Страница 9

Золян С.Т.: Здесь получается очень интересный момент. Понятие «порочить» и «фейковость» оказываются связанными. Значит, есть какие-то институты, которые нельзя порочить. Можно ли порочить университет? Не клеветать, а именно порочить.

Чернявская В.Е.: Нельзя, мы подписываем о том, что нельзя.

Золян С.Т.: Кто-то подписывает, а я, неподписавшийся, могу порочить.

Ильин М.В.: Мы как представители, между прочим, академии, мы университет не можем порочить, так как это то, что нас самих объединяет, но мы можем порочить какой-то конкретной университет, который нарушает эти принципы.

Чернявская В.Е.: Критиковать, а не порочить.

Золян С.Т.: Если мы берём слово порочить – это из тех перформативов, которые по Вендлеру, есть иллокутивное самоубийство. Если я говорю, что я вас порочу, это значит то, что я сам делаю свое высказывание недействительным, поскольку я тем самым раскрываю мое намерение – нанести вам ущерб. Хотя здесь непонятно, если я говорю правду, которая пусть и порочит репутацию и деловую честь, но тем не менее правду, то в каком смысле мы это считаем фейком?

Тульчинский Г.Л.: В PR есть позитивная технология и негативная технология. Позитивная технология – это когда я формирую свой имидж, поднимаю себя, а негативная – по отношению к другому, прежде всего – конкуренту. Не обязательно себя поднимать, можно конкурентов опускать. Однако, если я буду распространять о них ложную, недостоверную информацию, буду заниматься инсинуациями, то это будет «черный пиар» – фактически, фейки. Но я могу публиковать о них негативную информацию достоверную, подтверждаемую фактами. При этом я могу выполнять важную социальную функцию, разоблачая нечестного политика, недобросовестный бизнес.

Ильин М.В.: Мне кажется, что это слово «порочить» возникает в связи со словом порок. И оно означает очень простую вещь – то, что ты указываешь на порок. Говоришь вот это вот – значит порочишь. Но потом у этого слово появляется двойник, а может быть, омонимия, которая является тем, что в первоначальном смысле я просто указываю на порок, на то, что что-то порочит, а, может быть, у него уже есть двойник, который означает, что я что-то выдаю за порок. Это разные же вещи. А мы эти слова употребляем как языковую форму, как одно и то же. А на самом деле там два слова разных.

Золян С.Т.: Очень интересно, что закон о недопустимости порочить власть в народе и даже сам Президент называют законом о фейковых новостях. То есть, уподобляются друг другу фейк и недолжный дискурс о власти.

Куликов С.Ю.: Президент не сам употребил, это было в вопросе, заданном ему.

Золян С.Т.: Понятно, но он же ответил, значит, он понял, о чем идёт речь. Значит, здесь у нас есть три позиции: я разоблачаю; а ты говоришь, что нет, ты не разоблачаешь, а ты порочишь; а суд будет рассматривать: это клевета или нет. Потому что можно опорочить, говоря правду. Здесь мы выходим на то, что фейк и порок оказываются связанными с системой ценностей.

Чернявская В.Е.: С системой институциональных конвенций.

Золян С.Т.: Да, причем конвенций, получающих юридическое оформление: о ком можно плохие вещи говорить, а о ком нельзя. И таким образом мы выходим на теорию перформативов с их условиями эффективности речевого акта. Разоблачать – это не является иллокутивным самоубийством, а вот «порочить» – помимо этого, еще и административным правонарушением.

Согомонян В.Э.: На мой взгляд, фейк в его расхожем понимании – есть любой актор публичного дискурса, которому не удалось доказать свою: а) не-бинарную подлинность, б) компетентность, в) ответственность. Если немного забежать вперед и сравнить фейк с «автором» Бахтина, Тынянова, Гаспарова и других для того чтобы сразу показать самое существенное сходство, то и фейк имеет две априорно предполагаемые подлинности – истинную (сверх-субъект/носитель некоего концепта публичного дискурса, который говорит через подставного носителя роли) и ложную (сам физический фейк, некто Иван Иванович как фреймовый – и в этом фрейме обладающий свойством конвенциональности для других акторов дискурса – персонаж). При этом, интересно заметить, что по правилам этого незамысловатого спектакля (конечная область значений), его участники безусловно принимают эту условность и считают ложного автора истинным, а истинного – лишь предполагаемым. И только тогда, когда актор (извините – актёр) начнет говорить от собственного лица или же на сцену выйдет реа льный актор – тогда фейк исчезнет, уступив место подлинному автору текста и совпав с ним. Не потому ли сейчас в моде селфи на фоне чего-то, так как это что-то можно скопировать, смонтировать и т. д., а селфи (вкупе с демонстрированием момента времени by default через настройки телефона) есть то самое утверждение подлинности? И если в литературе этот вопрос уходит на третий-четвертый план (Шекспир или Рэтлэнд – не суть важно, ведь автор – это сама литература в ее сконцентрированности в некоем условном авторе), и после прочтения текста, после совершения «акта культуры» может вообще не волновать потребителя, то в публичном дискурсе вопрос авторства не может быть проигнорирован в такой степени, ведь очень важно КТО автор текста (вернусь к этому ниже).

Некомпетентность и безответственность – еще две характеристики фейка. Вновь сравним с автором, но уже со знаком минус: не мог автор литературы (той, которую мы считаем настоящей, простите за банальность и парадоксальность) не смочь написать стоящую вещь или подписаться под неграмотно написанным текстом, в котором сюжет с середины пропадает и нет фабулы и финала. А фейк может, ведь ему институционально не хватает подлинности, за ним есть элемент игры или карнавала, который непреодолим. Ведь это не Трамп встречается с Ким Чен Ыном, это его «послали» туда ОНИ, чтобы под шумок провернуть нечто более важное скажем в Иране или Украине.

Теперь ещё раз про подлинность. Вспомнил фразу императора Юстиниана о том, что мол римский народ умножился, каждого по отдельности спросить невозможно, так что давайте спросим его представителей – сенаторов. Теперь же, хоть «народ» в мире умножился до невозможного, тем не менее каждого из них можно спрашивать – благо есть личные аккаунты в социальных сетях. Получается, что возможность есть, точно так же, как раньше была такая возможность на городских площадях. И даже при понимании того, что в этой толпе могут быть фейки, тем не менее любой крик с площади может считаться подлинным голосом из народа (хотя, может, кричал не «настоящий» человек, а провокатор, лица-то не видно), при этом кричащий некомпетентен (несет всякую ахинею) и безответственен (просто – не несет никакой ответственности за свои слова, максимум может получить тумака от соседа по площади). Вот вам и фейк.

Ещё один, на мой взгляд, важный момент. Совокупность фейков – существующих и выступающих на той или иной более или менее авторитетной площадке в Сети – есть не что иное, чем воображаемое и доступное к осязанию общество, а совокупность их действий (лайков, дизлайков, комментов и др.) есть конвенционально легитимное (!) общественное мнение, побуждающее индивидов (и власть) к конкретному социальному действию. Это успешная имитация социального давления по Бергсону, а если в комментах этих фейков есть и пассионарность – то и любовный порыв. Не могу не поддаться соблазну и не привести пример: на площади у дворца прокуратора собрались исключительно подосланные Каиафой люди и кричат «Варрава», но это фейки, а истинно народное мнение было в пользу Иисуса. Заметьте: никакой ответственности для фейков (как символично, что они безликие!), это зона ответственности первосвященника как субъекта-концепта и автора идеи/идеологии, адресат действия – полномочный наместник Рима, которому для исполнения правосудия нужен легитимный и публичный пассионарный «народный» акт.