Лебединая песня - Джон Голсуорси Страница 44
Лебединая песня - Джон Голсуорси читать онлайн бесплатно
Подошел уже первый день матча между Итоном и Хэрроу , которого никогда в свое время не пропускал его отец, но сенокос только что кончился, и в воздухе еще стоял запах сена. К югу перед ним растянулись холмы, освещенные по северным склонам. Под деревьями, у самой изгороди, стояли, медленно помахивая хвостами, рыжие сэссекские коровы. Вдали на склонах тоже пасся скот. Покой окутал землю. Под косыми лучами солнца хлеб на ближнем поле отливал неземными оттенками — не то зеленью, не то золотом. И среди мирной красоты вечера Джон остро почувствовал разрушительную силу любви — чувства до того сладкого, тревожного и захватывающего, что оно отнимает у природы и краски и покой, а жертвы его отравляют жизнь окружающим и сами ни на что не годны. Работать — и созерцать природу во всех ее образах! Почему он не может уйти от женщин? Почему, как в анекдоте, который рассказывала Холли, где бедную девушку пришло проводить на вокзал все ее семейство, — почему он не может уехать и сказать: «Слава тебе господи, с этим добром я разделался!»
Кусали мошки, и он пошел дальше. Рассказать Энн, что он ехал с Флер? Умолчать об этом — значило бы подчеркнуть значение этой встречи; но рассказывать почему-то не хотелось. И тут он набрел на Энн; она сидела на заборе, без шляпы, засунув руки в карманы джемпера, очень прямая и гибкая.
— Помоги мне слезть, Джон!
Он помог и не сразу выпустил ее. И сейчас же сказал:
— Угадай, с кем я ехал в поезде? С Флер Монт. Мы встретились на вокзале. Она на будущей неделе привезет сынишку в Лоринг, чтобы подправить его.
— О, как жаль!
— Почему?
— Потому что я люблю тебя, Джон. — Она вздернула подбородок, и теперь ее прямой точеный носик казался совсем тупым.
— Не понимаю... — начал Джон.
— Другая женщина, Джон. Я еще в Аскоте заметила...
Наверно, я старомодна, Джон.
— Это ничего, я тоже.
Глаза ее, не до конца укрощенные американской цивилизацией, обратились на него, и она
взяла его под руку.
— У Рондавеля пропал аппетит. Гринуотер очень расстроен. А я никак не усвою английское произношение, а очень хочу. Я теперь англичанка и по закону и по происхождению, французского только и есть, что одна прабабка.
Если у нас будут дети, они будут англичане, и жить мы будем в Англии. Ты окончательно решил купить ферму Грин-Хилл?
— Да, и теперь уж возьмусь за дело серьезно. Два раза играл в игрушки, довольно с меня.
— Разве в Северной Каролине ты играл?
— Не совсем. Но теперь другое дело; там это было не так важно. Что такое в конце концов персики? А здесь вопрос серьезный. Я намерен наживать деньги.
— Чудно! — сказала Энн. — Но я никак не ожидала, что ты это скажешь.
— Прибыль — единственный критерий. Буду разводить помидоры, лук, спаржу и маслины; из пахотной земли выжму все, что можно, и, если смогу, еще прикуплю.
— Джон! Сколько энергии! — И она схватила его за подбородок.
— Ладно, ладно, — свирепо сказал Джон. — Вот посмотришь, шучу я или нет.
— А дом ты предоставишь мне? Я так чудесно все устрою!
— Идет.
— Так поцелуй меня.
Полуоткрыв губы, она смотрела ему в глаза чуть косящим взглядом, придававшим ее глазам их особую манящую прелесть, и он подумал: «Все очень просто. То, другое, — нелепость! Иначе и быть не может!» Он поцеловал ее в лоб и в губы, но и тут, казалось, видел, как дрогнула Флер, прощаясь с ним, слышал ее слова: «A! А забавная все-таки получилась встреча!»
— Зайдем посмотреть Рондавеля, — сказал он.
Когда они вошли в конюшню, серый жеребенок стоял у дальней стены стойла и вяло разглядывал морковку, которую протягивал ему Гринуотер.
— Никуда не годится! — через плечо бросил им тренер. — Не быть ему в Гудвуде. Заболел жеребенок.
Как это Флер сказала: «Аи геусиг в Гудвуае, если не раньше!»
— Может, у него просто голова болит, Гринуотер? — сказала Энн.
— Нет, мэм, у него жар. Ну, да ничего, еще успеет взять приз в Ньюмаркете .
Джон погладил жеребенка по ляжке.
— Эх ты, бедняга! Вот чудеса! На ощупь чувствуешь, что он не в порядке.
— Это всегда так, — сказал Гринуотер. — Но с чего бы? Во всей округе, насколько я знаю, нет ни одной больной лошади. Самое капризное существо на свете — лошадь! К Аскотским скачкам его не тренировали — взял да и пришел первым. Теперь готовили его к Гудвуду — а он расклеился. Мястер Дарти хочет, чтобы я дал ему какого-то южноафриканского снадобья, а я о нем и не слышал.
— У них там лошади очень много болеют, — сказал Джон.
— Вот видите, — продолжал тренер, протягивая руку к ушам жеребенка, совсем невеселый! Много бы я дал, чтобы знать, с чего он захворал.
Джон и Энн ушли, а он остался стоять около унылого жеребенка, вытянув вперед темное ястребиное лицо, словно стараясь разгадать ощущения своего любимца.
В тот вечер Джон поднялся к себе, совершенно одурелый от взглядов Вала на коммунизм, лейбористскую партию и личные свойства сына Голубки да еще целой диссертации на тему о болезнях лошадей в Южной Африке. Он вошел в полутемную спальню. У окна стояла белая фигура; при его приближении она обернулась и бросилась ему на шею.
— Джон, только не разлюби меня!
— С чего бы?
— Ведь ты мужчина. А потом — верность теперь не в моде.
— Брось! — мягко сказал Джон. — Настолько же в моде, как и во всякое другое время.
— Я рада, что мы не едем в Гудвуд. Я боюсь ее. Она такая умная.
— Флер?
— Конечно, ты был в нее влюблен, Джон, я это чувствую; лучше бы ты сказал мне.
Джон облокотился на окно рядом с ней.
— Почему? — сказал он устало.
Она не ответила. Они стояли рядом в теплой тишине ночи, мотыльки задевали их крыльями, крик ночной птицы прорезал молчание, да изредка было слышно, как в конюшне переступает с ноги на ногу лошадь. Вдруг Энн протянула вперед руку.
— Вот там — где-то — она не спит и хочет тебя. Нехорошо мне, Джон!
— Не расстраивай себя, родная!
— Но мне, право же, нехорошо, Джон.
Прижалась к нему, как ребенок, щекой к щеке, темный завиток щекотал ему шею. И вдруг обернулась, отчаянно ища губами его губы.
— Люби меня!
Но когда она уснула, Джон еще долго лежал с открытыми глазами. В окно прокрался лунный свет, и в комнату вошел призрак — призрак в костюме с картины Гойи, кружился, придерживая руками широкое платье, манил глазами, а губы словно шептали: «И меня! И меня!»
И, приподнявшись на локте, он решительно посмотрел на темную головку на подушке. Нет! Ничего, кроме нее, нет — не должно быть — в этой комнате. Только не уходить от действительности!
Жалоба
Напишите нам, и мы в срочном порядке примем меры.
Comments