Беременность на сдачу - Адалин Черно Страница 10

По пути домой набираю Ирку и благодарю ее за то, что она записала меня. Я даже не знаю сколько стоит такой прием в их клинике, но предполагаю что недешево. И я бы точно не смогла себе его позволить.

— Прости этого говнюка, Ника, — отмахивается подруга от благодарностей, — он после тусы в клубе, представляешь? Перенесли всех пациентов, но на следующий раз он обязательно будет, — уверенно заявляет Катя.

— Он точно лучший гинеколог? — смеясь, спрашиваю у подруги.

— Точно. Загулял мужик, Ника, с кем не бывает. Тебя на следующий прием записали?

— Да.

— Ну вот и отлично! Убедишься в его профессиональности.

Я отключаюсь и иду за витаминами, а после возвращаюсь домой и понимаю, что в следующий раз буду волноваться. Каким бы хорошим доктором ни был этот Левицкий, но он мужчина, а я привыкла к женщинам.

Спустя 2 недели (после действий, описанных в прологе)

Я до сих пор не могу поверить своим глазам, ушам и ощущениям. Мой доктор это совершенно точно тот самый бармен из клуба. Я не сомневаюсь ни на минуту, но когда стою под его дверью с анализами, сердце в груди готово выпрыгнуть наружу. Мои руки дрожат, а коленки подгибаются как у сопливой девчонки на концерте любимого исполнителя.

Мне тридцать, а веду себя как подросток. Но и поделать ничего не могу, я же помню его, помню, да. И руки, и губы, и глаза, и голос… господи, мне страшно.

Поэтому вместо того чтобы зайти в его кабинет, я быстро накидываю пальто, застегиваю пуговицы, хватаю листочки, которые мне выдали и делаю попытку сбежать. Я почти открываю дверь на улицу и делаю пару спасительных шагов, но меня останавливает вкрадчивый голос:

— Вероника Сергеевна? Справились?

Я замираю. Убираю руку с ручки двери и пропускаю других посетителей, после чего поворачиваюсь к источнику голоса.

— Да, конечно, Матвей Алексеевич, — сбивчиво говорю я. — Вот, хотела воздухом подышать, а потом к вам.

Я вру. Сбежать я собиралась. Да так, чтобы не возвращаться и вообще уйти из этой клиники к своему доктору. Пусть не самому компетентному и вообще не лучшему, но лишь бы не к нему. Это ж двадцать пять недель, как минимум, видеть его. Я прикидываю в месяцах: почти полгода. Ну не-е-ет, нет. Я просто не смогу.

— Вам плохо? — заботливо спрашивает мужчина и делает шаг ко мне, а я отхожу назад и больно врезаюсь в стену.

— Вероника Сергеевна, — он подходит почти вплотную, поддерживает меня за локоть и смотрит оценивающим взглядом.

Я не вижу ни капли узнавания или чего-то подобного, но ведь он не может не узнать. Я не сильно изменилась, не набрала десять килограммов и под моими веками не залегли тени. Да, я не накрасилась, как тогда в клубе, но хотя бы нотки узнавания должны быть? Или нет?

— Вероника! — уже громче говорит он, после чего хватает меня за руку, толкает дверь на улицу и тянет на морозную свежесть.

— Простите, — лепечу я, пытаясь вырвать руку, но он только крепче сжимает ладонь.

— С вами все в порядке? Голова не кружится, не тошнит, в глазах не двоится, не темнеет? — он перечисляет возможные симптомы профессиональным тоном, после чего я мотаю головой. — О таком, Вероника Сергеевна, нужно предупреждать в первую очередь. Что вы сейчас чувствуете? Вам же явно нехорошо! — восклицает он.

И что сказать? Что у меня дыхание перехватывает от него? Что когда он рядом учащается сердцебиение, потому что я возбуждаюсь. Вот это весело будет!

“Знаете, Матвей Алексеевич, мы с вами переспали в клубе… вы, конечно, забыли, но ведь было же! Было. И вот теперь я хочу вас. Да-да, вот прямо сейчас трусы намокли”.

Я издаю нервный смешок и замечаю удивленный взгляд мужчины, то, как он приподнимает брови, а уголки его губ вздрагивают от усмешки. Вот что это? Реакция на то, что я усмехнулась? Или он знает? Узнал меня и теперь мучает?

— Просто… стало трудно дышать, — говорю единственное, что приходит на ум, да и в принципе соответствует действительности.

— Как вы сейчас себя чувствуете? — участливо спрашивает он, а я ощущаю, как мою ладонь сжимают горячие мужские пальцы.

Я смотрю на него и удивляюсь: на улицы минимум минус пять, он в одном свитере крупной вязки и в медицинском костюме, а его руки как кипяток. Или это только мне кажется?

— Отпустите, пожалуйста, — я дергаю руку и освобождаюсь от его захвата.

— Извините, я думал, вам нехорошо и предложил свою помощь. Вам уже лучше? Сможете зайти, чтобы я посмотрел ваши анализы и дал рекомендации?

— Да.

Он кивает, открывает мне дверь и жестом просит зайти. У кабинета я снова снимаю пальто и оставляю его на кресле, но мужчина забирает его и вешает на стойку для одежды, размещенную в углу.

Матвей пропускает меня в кабинет первой, заходит следом, забирает из моих рук листочки и садится в кресло.

— Вероника Сергеевна, сядьте пожалуйста. Мне не очень комфортно работать, когда я сижу, а женщина стоит, — поясняет он, бросая на меня короткий взгляд, после которого он снова утыкается в карточку.

Я сажусь на кушетку рядом, складываю руки на коленях и думаю как быть. Вот он — отец моего второго ребенка. Я все еще не могу поверить в реальность происходящего. Кажется, что я героиня какого-то дикого фильма, комедии, где возможно практически все. Но это реальность, которая мелкими фрагментами доходит до меня.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Анализы у вас в норме, гемоглобин неплохой, вижу, вам ранее прописывали лекарства. Вы все еще пьете их?

— Нет, отменили.

— Отлично, — он перелистывает карту, берет в руки ручку и что-то записывает дальше, а я сижу и смотрю на его руки, на выверенные пальцы, на то, как он двигает кистью, как на мгновения его рука замирает, а после он продолжает писать дальше.

Все ли со мной в порядке? Видимо нет, раз я сижу и рассматриваю своего доктора, пытаясь запомнить его лицо, движения, фигуру при свете дня. Это ведь ненормально: реагировать так на мужчину, которого видишь второй раз в жизни.