Царство Прелюбодеев - Лана Ланитова Страница 10

Он снова пристально посмотрел в зеркало: отражение вопреки его собственному желанию нахмурилось, злобно посмотрело на хозяина и скорчило противную гримасу. Владимир отпрянул от комода. «Да уж, в этом мире не соскучишься. Захочешь – не дадут!»

Он подошел к кровати, лег, не раздеваясь. Пока подвохов больше не было. Тяжелый сон затуманил голову и смежил усталые веки.

Он так и не понял, сколько времени продолжался этот крепкий сон. Глухой стук заставил пробудиться. Владимир открыл глаза – стук усилился. Было впечатление, что стучат в деревянную дверь. «Черт, как не хочется вставать! Кого это несет ни свет ни заря?» – он повернулся на бок, хмурый, сонный взгляд скользнул по бархатной портьере.

«Где все слуги? Неужели никто не может открыть? – рука пошарила в поисках колокольчика. И тут он все вспомнил. – Господи, я же умер!»

За окном стояла все та же сероватая мгла. «Белые ночи! Прямо, как летом в столице. Как я наслаждался белыми ночами и одновременно ненавидел их! Это было так давно, словно в другой жизни. Дурак! Это и была другая жизнь!» – он горько усмехнулся. – «Зато в этой покоя не дают уже с утра. Полно, а утро ли сейчас?».

Владимир откинул одеяло и сел. Оказалось, он был одет в довольно приличные светло-серые брюки и свежую шелковую сорочку. Ни грязи, ни следов крови не было и в помине. Возле входа в комнату стояла пара добротных яловых сапог.

«Вот бесовщина…» – едва подумал он, как повторный стук заставил его вздрогнуть.

Пришлось обуться и спуститься вниз. Он вышел на крыльцо. Возле крыльца сидели обе горгульи и, злобно рыча, смотрели на ворота. За воротами маячило что-то пестрое.

– Месье Махнев, откройте. Это я, ваша соседка, – прозвучал приятный женский голосок, – отгоните стражников. Я их боюсь.

«Я их и сам боюсь», – прошептал Владимир, а вслух крикнул:

– Да, да, конечно. Я сейчас открою!

«Как мне отогнать горгулий? Интересно: у них есть имена?» – озадачился Владимир.

– Стражники мои, кис-кис. На место, – неубедительно промямлил он.

На удивление: обе горгульи тут же перестали рычать. Преданные и любящие глаза уставились на незадачливого хозяина, хвосты виляли от радости, словно запущенные метрономы.

– Спасибо, девочки, за охрану. Киски, идите пока к себе. Я позже вас позову.

«Киски» радостно потрусили вглубь двора. Калитка распахнулась, а на пороге появилась дама. Трудно было определить ее возраст. Вначале показалось – ей лет двадцать. Потом, когда она приблизилась, он подумал, что ей должно быть около тридцати. Она была очень недурна собой. Плотный корсет шелкового платья цвета берилла хорошо подчеркивал стройную фигуру. Французский кипенно-белый гипюр обрамлял глубокое декольте, открывающее волнующий, пышный бюст. Из-под милой летней бланжевой шляпки мягкими локонами спускались каштановые волосы. Бисквитный парасоль, кружевные перчатки, тонкий носик, нежный овал лица и темные распахнутые глаза – все это чертовски понравилось Владимиру. Он даже немного растерялся, увидев на пороге своего «адского дома» столь прелестное создание. «Ба, а здесь вовсе не так плохо, как могло бы быть», – подивился он. А милая дамочка лучезарно улыбнулась.

– Позвольте войти, месье Махнев?

– Да, да, конечно. Милости прошу, мадмуазель… – он запнулся.

– Вольдемар, я давно не мадмуазель, а мадам. И зовут меня Полин Лагранж. Я русская, но мой последний муж был французом. Отсюда и фамилия – Лагранж. Ах, как я рада нашей встрече. Я ваша ближайшая соседка и довольно наслышана о многочисленных достоинствах хозяина этого дома, – она кокетливо протянула ручку для поцелуя, длинные ресницы вздрогнули, томный взгляд карих глаз скользнул по лицу Владимира.

– Я тоже очень рад знакомству. Милости прошу ко мне в дом, – молвил он и галантно поцеловал тонкую кисть, облаченную в кремовую кружевную перчатку. Пахнуло вербеной, пудрой и еще чем-то неуловимым.

«Однако какая женщина, и взгляд-то какой», – сердце забилось еще сильнее в предвкушении близкого знакомства. Она впорхнула на крыльцо, изящно приподняв край пышной юбки – обнажилась узкая ножка, одетая в светлую бархатную туфельку на высоком каблучке.

«Какая маленькая ножка… Я точно сегодня овладею ей, – смело решил Владимир и сам поразился своей наглости. – Хорош гусь! Не успел умереть, как снова ХОЧУ! Эти бабы точно сведут меня с ума. Даже здесь от них нет покоя».

– О, у вас так мило! – гостья все также улыбалась, поигрывая сложенным зонтиком.

Она вышла на середину комнаты и, водрузив парасоль в виде тросточки, кокетливо обошла вокруг. Эти хитроумные реверансы позволили Владимиру хорошенько разглядеть ее тонкую талию и аппетитные, крутые бедра. Полин остановилась, вздернула носик, любопытный взгляд прошелся по внутреннему убранству дома. – Вольдемар, я сужу по этому дому, что в прошлой жизни вы жили весьма недурно и имели изысканный вкус. Виктор, наш общий знакомый, как правило, обустраивает жилища своих подопечных согласно вкусам последних, либо учитывая их пожелания. Надеюсь, что когда-нибудь я увижу вас и у себя, в моем скромном особняке.

– Проходите, Полин. Чувствуйте себя, как дома.

– Как вам спалось?

– Да как сказать? Спал я крепко, но так и не понял: какое время суток проспал. Ни аглицких консольных часов, ни брегетов [17], ни даже шварцвальдиков [18] с кукушкой я здесь не заметил. Проснулся, а за окном все тот же серый день, похожий на петербургскую белую ночь.

– Мой дорогой, часов вы здесь и не увидите. Главные ЧАСЫ находятся у Виктора. У этих часов два круга. Один отмеряет внутреннее время. О нем не положено знать местным обывателям. Внутреннее время течет неодинаково, хаотично, вернее так, как этого пожелает Магистр. И поэтому, мы никогда не знаем, сколько продлится этот унылый серый день. Вы так метко его охарактеризовали: петербургская белая ночь. И между тем это – местный день. А бывает, что среди дня вдруг надвигаются густые сумерки. Наступает ночь. Она тоже длится очень долго – заснешь, долго проспишь, откроешь глаза – а на дворе все та же угольная чернота. От этой путаницы голова идет кругом. Знаете, у меня первое время были жуткие мигрени. А главное: среди кромешной тьмы на небе висит эта чертова луна. Цвет ее – чаще красный, реже желтый так зловещ, что я стараюсь во время длительной ночи даже на улицу меньше ходить, – лицо Полин немного погрустнело. – Другой круг, а вернее круги этих часов – это время каждого из нас. Причем идут они для каждого по-разному. У кого-то бегут, словно сумасшедшие, принося морщины и седые волосы, у кого-то идут вспять, а у некоторых, – она понизила голос, – например, у господина Горохова, они и вовсе почему-то стоят.