Сосед сверху, сосед снизу - Джина Шэй Страница 11

— Нет? Ты не из плохих девчонок, крошка? — он ловит длинными, такими чувственными пальцами мой подбородок и задумчиво заглядывает мне в лицо. — Знаешь, так сразу и не скажешь, что ты из хороших. В тебе есть потенциал. Очень большой потенциал.

Можно ли считать за проявление потенциала тот танец в Берлине? Или я слишком прямо все трактую?

— Уберите от меня руки, — я топаю ногой и с огромным удовольствием приземляю туфлю на носок итальянца. Наступить танцору на ногу — это все равно, что дать в поддых, даже, возможно, эффективнее. Наши стопы гибче, пластичнее, и как следствие — и чувствительней.

— Мы даже не познакомились, крошка, — Эрик укоризненно морщится, игнорируя боль и продолжает задумчиво вглядываться в мое лицо, — скажи мне имя, будет проще вспомнить, где же я с тобой пересекался раньше. Я ведь не мог забыть тебя с прошлого лета. У тебя слишком красивые глаза, чтобы я их взял и забыл.

Ну, забыл же.

Он был здесь прошлым летом?

Интересно, чем же он тут занимается второй год подряд?

Выступает? Но разве в этом случае не гудела бы вся танцевальная тусовка? Эрик Лусито, Катанийский Змей — чемпион последних двух лет во всех танцевальных турнирах Европы и Америки. Он снимался в нескольких клипах самых горячих американских певичек, отыгрывая их партнера. Говорят, кто-то из голливудских режиссеров очень хочет опробовать его и как актера. И о его приезде в Москву молчат?

— У меня обычные глаза, — сухо отрезаю я, пытаясь увернуться от прикосновений его пальцев, — оставьте меня в покое, пожалуйста, я не собираюсь с вами…

Я не успеваю договорить свое «Даже знакомиться», потому что Эрик меня самым вопиющим образом перебивает. Причем так убежденно, что даже вклиниться в его речь не представляется возможным.

— У твоих глаз, крошка, редкий оттенок, как у моря в Кала-Лунго. В них виден твой характер и хорошо читается чувственная сущность. Когда ты вот так щуришься — видно, что ты чрезвычайно упрямая и терпеть не можешь проигрывать. У тебя длинные ресницы, и я вижу, ты не пользуешься этой косметической дрянью, чтобы их подкрасить, так что эти реснички — твое естественное богатство. Крошка, если я говорю, что у женщины красивые глаза…

— Значит, ничего другого красивого ей не досталось? — перебиваю я, пытаясь хоть на секунду перехватить руль в этой беседе, но Эрик укоризненно покачивает головой.

— Неправильный ответ, сеньорита, — мягко отзывается он, — это значит, что глаза у этой женщины по-настоящему бесподобны. А все остальное… — Змей опускает глаза и нагло ухмыляется, — я еще просто не оценивал.

— Эй, — я снова краснею и торопливо скрещиваю руки на груди, — лучше смотрите в глаза!

— Стесняешься? — мужчина склоняет голову набок и милостиво переводит свой взгляд обратно. — Хочешь, расскажу тебе, чем хороша твоя грудь, сеньорита? И что бы я с ней сделал прямо сейчас? Или…

Теплый большой палец его ладони, касается моих губ и у них же замирает. Будто в ожидании моего разрешения.

— Может, мне лучше тебе все это сразу и показать, а, крошка? — снова склоняясь к моему уху, шепчет этот наглец.

Боже, сколько мурашек бежит по коже.

И…

Нет, не пошел бы он?

Я впиваюсь зубами в мужской палец, тот самый, что остался у моих губ, с одной только целью их раздразнить. И прикусываю его достаточно сильно, чтобы мужчина от неожиданности все-таки отшатнулся.

— Vaffanculo, Serpente! [2] — рычу я, надеясь, что этого итальянского посыла достаточно, чтобы он все понял. А потом все-таки нажимаю на ручку, бросаюсь в прохладу спасительной квартиры и со всей кипящей в моей крови злостью хлопаю дверью.

Покажет он мне, ага. Он меня даже не помнит!

Ладонь Эрика врезается в косяк, но поздно — дверь захлопывается перед самым его носом. Триумфально щелкает замок, пряча девчонку за надежной преградой.

Ускользнула!

Тяпнула за палец как маленькая кусачая собачонка и нырнула в свое убежище быстрее ящерицы с оторванным хвостом.

И чего она этим добьется, если ближайшие три недели Эрик все равно будет тут, этажом ниже, и никуда-то она от него за это время не денется? А может, малышка таким образом пытается набить себе цену? Ну, конечно. Известное женское убеждение утверждает, что если откажешь мужчине раза три — он будет исходить на слюни и виться у её ног послушной веревкой. Две из трех рассчитывают, что уж они-то окрутят Эрика Лусито насовсем, заставят остепениться. И эта туда же.

Столько баб Змей в своей постели сменил, а этой вдруг внезапно должен проникнуться?

Ну-ну, крошка, мечтай и дальше, это не вредно.

Сколько бы она ни строила из себя невесть что, а места дальше постели в жизни Эрика Лусито ей не полагалось.

Сейчас она сбежала, но времени у Эрика будет предостаточно. И ох, как она поплатится за этот свой укус, Змей будет не Змей, если не вытрахает из этой дерзкой бамбины последние звуки, на которые она только будет способна.

Чтобы неделю не смогла разговаривать.

Только это обещание, данное самому себе, и помогает пережить сам факт того, что с сегодняшним стояком Эрика разбираться придется не губкам упрямой девчонки. Вот ведь…

Нашло же, как только увидел её гибкую спину, и плавный абрис шикарных ягодиц. Такую женщину только на кровати выгибать, да любоваться её шикарной фигурой при всяком толчке в жаркое тело. Под мягкую симфонию её развратных стонов.

Нашло и никак не может отхлынуть.

Увы, увы.

Симфонический концерт для местных соседей сегодня давать никто не будет. Господа слушатели могут выдохнуть, они сегодня выспятся.

За спиной Эрика в драматичной тишине и величавой поступью спускается его светлость, первейший мерзавец города Гетеборга. Разумеется — он все это время стоял на своей площадке, двумя пролетами выше и слушал, к чему же придет его соперник по пари с их секси-закладом. Еще и курил — по крайней мере спускается он с сигаретой.

Нет. Он не смеется. Он выше этого. Но, мадонна, какая же у него сияющая морда. Как он доволен поражению Эрика! Лучший друг, ни больше не меньше.

— Если ты только хмыкнешь, я дам тебе по морде, — предупреждает Эрик, все еще ошалело растирая прокушенный девчонкой палец. Один смешок Эмиля стоит долгого хохота за спиной у многих других.

— Ну что ты, друг, — скалится Эмиль, приостанавливаясь посередине пролета и сминая в пальцах остаток своей дотлевающей сигареты, — как можно радоваться твоей беде? Я всего лишь восхищаюсь этой отважной мышкой. Я бы твои пальцы кусать не стал. Сначала бы спросил справочку от врача, вдруг ты заразный?