Девиантная принцесса - Трейси Лоррейн Страница 12

В любом случае, почему это я должна нервничать? Я не сделала здесь абсолютно ничего плохого.

Но в ту секунду, когда я захожу в комнату, я обнаруживаю, что не получу ни одного из ответов, которых так жажду, потому что моя мама лежит, подключенная к миллиону аппаратов с трубками, идущими отовсюду, и ее глаза крепко закрыты.

Я замираю у края кровати, мое тело сжимается от смеси страха, гнева и замешательства.

Я едва узнаю женщину, лежащую там. Я потеряла счет тому, сколько раз за эти годы я заставала ее в отключке, будь то от алкоголя или наркотиков, или от руки какого-нибудь придурка, который немного увлекся.

Я вздрагиваю, и одно конкретное воспоминание угрожает всплыть, когда мне было около тринадцати. Я нашла ее кучей в ванной, куда она умудрилась залезть, пытаясь привести себя в порядок, прежде чем я вернулась домой из школы.

Я вздохнула, чувствуя жалость к женщине в постели.

Зависимость овладела ею давным-давно. По большей части, она держала себя в руках. У нее почти всегда была работа, и у нее даже были времена, когда я искренне верила, что мы найдем выход.

Но, похоже, мы всегда оказываемся здесь. Ну… не здесь, точно. Но я не в первый раз нахожусь с ней в больничной палате. Только не частная больница в палате, принадлежащей мафии.

Почему, мама? Почему ты работала на них?

Она должна была знать, насколько это было опасно.

Я вздрагиваю, когда теплая рука опускается на мою поясницу.

— Все в порядке, Эм, — говорит Тео так тихо, что я почти сомневаюсь, что это все еще он. Но то, как моя кожа покрывается мурашками, подтверждает, что это так. — Почему бы тебе не пойти и не сесть? Я уверен, что она знает, что ты здесь.

Я не уверена, действительно ли его слова утешают или нет.

И хотя часть меня, та часть, которая скучала по ней и все еще желает того, чего у нас не может быть, хочет сесть рядом с ней и взять ее за руку, другая часть хочет развернуться и уйти, оставив ее наедине с последствиями ее глупых решений.

Однако побеждает не последняя часть, потому что я обнаруживаю, что ноги сами несут меня к стулу, который стоит рядом с ее кроватью.

Наклоняясь, я изучаю ее лицо. Ее кожа бледная, почти прозрачная, как у пожилых людей, которых я видела раньше. Ее щеки угрюмы, губы тонкие и сморщенные. Она тощая, действительно чертовски тощая, что заставляет меня задуматься, как долго ее держали в плену и как плохо с ней обращались.

Но так сильно, как я хочу знать, слова не слетают с моих губ.

Я не могу справиться с огромным комом эмоций, который застревает у меня в горле, когда я смотрю на женщину, которая должна была все эти годы защищать меня, сражаться за меня.

Рыдание вырывается из ниоткуда, и обжигающие горячие слезы обжигают мои глаза, когда я смотрю на женщину, которую я так долго хотела, чтобы она была просто моей матерью. Отложить все остальное дерьмо в сторону и просто… заботиться.

Я не замечаю движений Тео, пока его рука не скользит в мою и крепко не сжимает.

Оглядываясь, я обнаруживаю, что он снял пальто и придвинул еще один стул поближе.

Слегка откинувшись на сиденье, он широко раздвигает бедра в движении, которое не должно быть таким чертовски сексуальным, как есть.

Он не в своей форме Чирилло. Вместо этого на нем пара рваных черных джинсов и темно-серый джемпер. Это должно быть незаконно, как хорошо это смотрится на нем.

— Позже, — выдыхает он с ухмылкой, как будто он может буквально читать мои мысли.

— Неважно.

Я понятия не имею, как долго мы сидим там в тишине, когда он просто держит меня за руку.

Это помогает, хотя я никогда не признаюсь ему в этом. Но когда он со мной, слышу его неглубокое дыхание рядом и тепло его пальцев, переплетенных с моими, делает всю ситуацию немного проще.

Пару раз приходит и уходит медсестра и уверяет нас обоих, что мама хорошо поправляется, но она все еще принимает тяжелые лекарства, поэтому не удивляйтесь, если она не проснется.

Как ни обидно это слышать, я знала, что так и будет, как только мы вошли.

Она прошла через многое, больше, чем, возможно, все, что она испытывала раньше. Ее тело уже подверглось насилию и ослабло. Это займет время.

На улице уже давно стемнело, когда я, наконец, поворачиваюсь к Тео, который все еще стоически сидит рядом со мной, как будто его долг защищать меня.

Я имею в виду, я думаю, как мой муж.

Я чуть не смеюсь вслух над своими безумными мыслями.

Я явно брежу. Усталая, голодная и совершенно сумасшедшая.

— Нам нужно идти, — говорю я, наконец, нарушая тишину в комнате. — Мне нужно поесть и поспать.

— Хорошо, — просто говорит он.

Отпуская мою руку, он встает со стула и дает мне немного уединения, чтобы попрощаться с мамой — хотя она даже не знает, что я здесь.

— Спи спокойно, мама. Я скоро вернусь. — Всякий раз, когда этот мудак решит меня выпустить.

Я оставляю поцелуй на ее лбу и делаю шаг назад, не сводя с нее глаз в поисках любого намека на то, что она может знать о моем присутствии.

Здесь их нет.

Одна из слез, которая грозила пролиться еще до того, как я вошла в эту комнату, наконец-то вырывается, когда я пячусь к двери.

Ругая себя за то, что так сильно забочусь, хотя очевидно, что на самом деле она никогда этого не делала, я сердито вытираю слезу.

Распахнув дверь, я обнаруживаю Тео, прислонившегося к стене напротив, закинув ногу на ногу и глубоко засунув руки в карманы.

Мое сердце, черт возьми, чуть не замирает при виде него.

Всего на несколько блаженных секунд я позволяю своему воображению взять надо мной верх. Я полностью забываю о нашей реальности и просто вижу в нем парня, ожидающего девушку, которая ему небезразлична.

Мое сердце колотится, и что-то, что я могу только предположить, это удовлетворение и счастье, наполняет мою грудь.

Он отталкивается от стены и оказывается передо мной прежде, чем я успеваю моргнуть.

Его теплая рука обвивается вокруг моей шеи сзади, и я бессильна, кроме как поднять на него глаза, когда он нависает надо мной.

— Ты плакала, — шепчет он.

— Я устала.

Его глаза отрываются от моих в пользу моих губ, и на краткий миг мне кажется, что он собирается поцеловать меня, прямо здесь, посреди больничной палаты.

Но когда он двигается, его губы не соприкасаются с моими. Вместо этого он сводит наши лбы вместе.

— Прости, — выдыхает он, заставляя боль в моей груди только усиливаться, а эти чертовы слезы снова обжигать докрасна.