Посмотри на меня. В плену у чудовища - Кира Райт Страница 18

Глава 21

С тех пор, по ночам он старался сдерживать себя, и всегда начинал с поцелуев по всему телу. Горячие губы едва ли не ожоги оставляли на моей бледной коже, и этот контраст будоражил до глубины души.

Я словно лёд плавилась в его огненных объятиях, обвивая тонкими руками его мощную шею, водя белоснежным пальчиком по смуглым плечам.

И огромный зверь откликался на любую ласку, на каждое прикосновение, превращаясь из некогда жуткого хмурого чудовища в нежного урчащего кота, аккуратно сжимающего мою по сравнению с ним довольно хрупкую фигурку.

Несколько попыток остановить физическую близость (которые я предпринимала уже скорее по привычке и исходя из соображений адекватности) так же провалились с треском – он игнорировал мои просьбы.

А потому я сдавалась, позволяя ему делать, что хочет, и получая удовольствие (стоит отметить, что получалось всегда на максимум) от пробирающих до внутренностей контрастов. Или брала инициативу в свои руки – он ни разу меня не остановил.

Напротив, часто утыкался в меня носом и вопросительно смотрел в глаза, одновременно целуя (повторял то, что я делала раньше с ним), словно предлагая мне самой сделать первый шаг.

С той ночи насилия больше не было. Как минимум, потому что я заставила себя не отказывать и не отталкивать, если ему это нужно. Да и в такие моменты как никогда чувствовала себя не пленницей монстра, а желанной женщиной, в которой тонут, которую хотят до безумия, сверкающего в замутненных страстью глазах.

Зачастую после близости, если не засыпала сразу, я ложилась рядом так, чтобы видеть его лицо. Водила пальчиком по бровям, скулам, подбородку. Зверь практически не дышал в такие моменты, позволяя мне что угодно.

Старалась рассмотреть в нём хоть что-то человеческое, и видела – восторг в глазах. Вполне себе человеческий восторг на красивом человеческом лице. Вот только внутри, это я отмечала с замиранием, он оставался зверем – руководствуясь по большей части инстинктами, эмоциями, а никак не здравым смыслом.

Даже как-то не по себе было осознавать, что и к этому я привыкла. Приняла его без оговорок и надежд на то, что однажды станет всё иначе. Поцелуем этого принца не расколдовать – так шутила мысленно иногда после особенно жарких ночей.

Молчание с ним не тяготило, хотя и раньше я не была несносной болтушкой. Но он всегда слушал меня – хотя и не всегда при этом слышал. Пусть. Но я не ощущала отчуждения или холодности. Получала отклик на уровне инстинктов – чувствовала его, угадывала настроение.

Наши нездоровые отношения крепли с каждым днем.

Это было странно и необъяснимо. Словно в постели мы были созданы друг для друга. А в обычной жизни становились сообщающимися сосудами – от его эмоций зависели мои, и наоборот.

Я больше не боялась ни капли во время секса – а он так ловко научился проявлять нежность, что отказывать ему, точнее пытаться отказать, было всё сложнее. И вроде понимала, что мое физическое влечение – это не совсем правильно, но если разум ещё пытался сопротивляться, то тело сдавалось после первых же ласк.

Мы подолгу смотрели друг другу в глаза, естественно, молча. И в такие моменты я как никогда начинала чувствовать разницу в своем отношении к нему в первые дни и сейчас. Представить, что нужно бояться его или испытывать ужас при его появлении было сложнее и сложнее – всё чаще я улыбалась, если он подкрадывался незаметно.

Да и что говорить, мне льстила его такая немного сумасшедшая привязанность ко мне. Будто являешься для кого-то смыслом жизни, будто близость с тобой – это самая дорогая награда.

Кажется, я начала понимать, что значит известная поговорка «стерпится, слюбится».

Хотя скорее всего это действительно мне только казалось.

Противоречия буквально разрывали изнутри, чувства (ещё не известно, чем вызванные, то ли жалостью, то ли защитной реакцией на стресс, то ли одиночеством на протяжении нескольких недель) – против разума (который кричал, что нужно бежать, спасать себя и выстраивать свою жизнь, а не прятаться за спиной личного чудовища).

Но как же иногда приятно было за ней прятаться…

На моего похитителя и по совместительству – сожителя легли все обязанности по обеспечению меня пищей, кровом, обогреву и прочим бытовым моментам. Только объясни, чего хочешь (из реального, разумеется) – и тот в лепешку был готов расшибиться, но сделать, как я просила.

В какой-то момент даже поймала себя на мысли, что он словно в древние времена несет добычу в дом, ищет дрова для костра, который я поддерживаю, водит меня за руку на озеро и в принципе ведет себя так, как я думала, вели себя некогда неандертальцы со своими женщинами.

Быть женщиной первобытного мужчины мне даже отчасти нравилось – ты ничего не решаешь, за тебя всё делают, а в ответ требуют («просят» здесь совсем не уместно) лишь ласку и послушание. Никогда не думала, что во мне имеется столько инфантилизма, чтобы размышлять подобным образом.

Но только в отличие от тогдашних женщин я-то обладала хотя бы зачатками интеллекта, раз уж разумной себя в полной мере теперь назвать не могу. И мне, конечно, хотелось большего, чем удовлетворение своих физиологических потребностей.

Нет, дело не в том, что я не получала подтверждение его ко мне привязанности. Напротив. Порой он вел себя словно верный и ласковый щеночек (когда не просыпался в нем ненасытный сумасшедший зверь).

Скорее, мучили мысли о невозможности такого долгого существования. О наличии где-то там другой, нормальной жизни.

Очевидно же, что рано или поздно, произойдет ситуация, когда мне понадобится медицинская помощь, или теплая одежда, или ещё что-то. Мои потребности явно отличаются от его довольно примитивного мышления. И что будет тогда?

Да только он и не думал о будущем, если вообще думал. Чувствовал – да. А вот размышления в его глазах я так, кажется, и не наблюдала.

От этого иногда мурашки бежали по телу.

Ведь по сути я жила с оболочкой взрослого, физически сильного мужчины, который имел исключительно звериные повадки и хорошо хотя бы понимал часть моей речи (это давало мне право считать его человеком и надеяться, что этот человек внутри него ещё имеется, несмотря на длительное одиночество или что там с ним приключилось). И это было тоже странно.

А ещё меня мучили сны.

С тех пор, как мы стали засыпать вместе, под аккомпанемент моих противоречивых мыслей о том, «а стоит ли», всё чаще мне виделся снежный барс, зовущий, толкающий меня куда-то прочь от землянки. Он рычал, покусывал, очевидно, злился, не находил себе места, но я не понимала, что нужно сделать.

Просыпалась с колотящимся сердцем, прижимаясь крепче к своему реальному зверю и желая снова забыться беспокойным сном, о котором никогда ему не рассказывала.