Буйный - Дана Стар Страница 4

Не позволяй внутреннему быку вырваться из загона.

Не твоё это дело. Не лезь на рожон! Нельзя палиться.

– На стол стерву клади, да ноги пошире раздвинь. Сейчас повеселимся!

Девчонка что-то мычала, пыталась извиваться, сопротивляться. Её лицо полностью тонуло в крови… Нос разбит. А некогда чистое платье разукрасилось насыщенно-красными кляксами.

Ублюдки ржали, укладывая девчонку на шатающуюся столешницу. Тот, что был повыше, держал её за руки, а второй прямо на ней зверски рвал платье.

– Нет, значит, бабок? А?! Тогда дыркой отрабатывай. Правила знаешь. Не первый раз ведь предупреждали! Хочешь жить на нашей земле – плати. Не хочешь…

– Не живи! – перебил первого товарищ.

Девчонка находилась в полудрёме и закашливалась, глотая хлещущую из носа кровь.

Сил бороться с внутренними принципами «за» и «против» больше не было.

Это пиздец!!!

– Ноги ей разведи, бл*ть! И за руками следи. Чтобы в рожу не вцепилась.

– Лучше сразу поломать. Для профилактики.

Расхохотались, долбо*бы.

Один – прыщавый брюнет, второй – дрыщавый конопатый хер, который, спустив штаны, вытащил наружу свой уродский, обросший рыжеватой волосней обрубок, и навис над малышкой, что практически лишилась чувств, захлебнувшись в собственной крови.

Быстрым движением руки рыжий задрот сорвал с незнакомки трусики, широко развёл маленькие ножки в сторону, поставив их ступнями на край стола, и приготовился впихнуть своё убожество в аккуратную и такую маленькую щелочку.

Я не смог больше смотреть на эту херь.

Впервые в жизни я испытал нечто такое, от чего мою эгоистичную душонку в буквальном смысле разодрало на куски.

Внезапно девчонка резво дернулась и закричала. Каким-то необъяснимым образом она вырвалась из цепкой хватки прыщавого и с яростью полоснула ногтями конопатого по лицу.

– Бляха! Тварюка! Сказал же, держи, а не дрочи!!!

На роже рыжего отчётливо проявились глубокие царапины. Зарычав от боли, кретин схватил малышку за волосы и с яростью ударил головой о стол.

Это была последняя грань моего железного терпения.

Это была конечная точка невозврата.

Да простят меня небеса за мои грехи!

Выскочил из укрытия, как ебучий ураган! И со всей своей долбанной агрессией заехал сначала одному выродку природы по роже, затем другому. Они даже пикнуть не успели. В глазах ушлепков полыхнул вселенский страх. Кажется, кто-то из недоносков сходу наделал в штаны – в воздухе «заблагоухало» нечистотами. Аж слёзы на глаза навернулись.

Метелил их чёткими, профессиональными ударами по печени, по морде, по обвисшему от страха члену и снова по печени. Глушил пидоров в порядке очереди, как любимую боксёрскую грушу. Сначала рыжего, потом прыщавого, рыжего и прыщавого… Щедро раздавал апперкоты направо и налево. Легкотня. Ушатать этих дохликов даже легче, чем у ребёнка малого конфету отжать.

Мрази летали у меня по комнате, как резиновые отскакивая от одного угла к другому. Только и слышал их ссыкливый мат, и то, с каким приятным звоном сыпались их зубы, ударяясь и отскакивая от пола. Обожаю эту мелодию! Даже название придумал композиции – «Ода выбитых зубов».

Вот уроды! Не ожидали такого сюрприза!

Видели бы они свои морды в момент, когда я, зверея, снёс дверь банной и вылетел к ним навстречу с крепко сжатыми кулаками. В подобные моменты, в моменты опасности или предстоящего боя на ринге, когда адреналин плавит вены, когда пульс бьётся с частотой десять ударов в секунду, я напрочь лишаюсь рассудка. Мною управляет животная агрессия. Человечность на время подавляется. Я действую не разумом, а телом. Точнее – кулаками и ногами. Но мой коронный финт в боях – удары головой. Именно поэтому ребята-беспризорники, с которыми я полжизни провёл на улице, и прозвали меня быком.

Максим Быков. Даже фамилия соответствовала прозвищу.

Ребята говорили так: «Ты тот, кто наносит удары врагу рогами и копытами. Тот, кто топчет противников насмерть без капли жалости, будто они какое-то мерзкое и ничтожное насекомое».

Но не только из-за этого меня нарекли Буйным. В первую очередь потому, что я заводился с пол-оборота, стоило только обидчикам или противникам махнуть перед моим носом красной тряпкой. И я долго остывал, а в качестве тряпки могли выступить как слова, так и поступки. Как, например, сейчас.

Сделав из рож этих днищ паштет, вышвырнул мразот в то самое окно, через которое они влезли на чужую собственность. Только жопами вперёд.

Выбесили сучары!

Девчонку жалко…

Маленькая такая. И вся в кровище.

А я придурок. Эгоистичный. Нужно было раньше вмешаться. Ещё до того, как конопатый ублюдок нанёс бедняжке первый удар.

* * *

Отряхнул руки друг о друга и пулей бросился к девочке, что лежала распятая на столе, в порванной одежде, замаранной кровью, без сознания.

Мать моя женщина!

Как же так…

Твари шизанутые!

Так сильно отделали, что, кажется, еле дышит худышка.

Прощупал пульс. Есть. Но слабый!

Быстро подхватил девушку на руки и понёс в комнату.

Нужно срочно остановить кровь, обработать раны и согреть бедолажку!

Девочка сама, как из хрусталя литая. Худенькая такая, маленькая. Если взять меня и её, то она, скорей всего, даже в прыжке до башки моей не допрыгнет.

Ну точно как Дюймовочка. Я ее одной рукой легко держал, когда нёс из кухни в спальню, ни капли не напрягаясь.

На кровать положил, а сам к комоду метнулся, потому что вспомнил, что в одном из ящиков видел бинт и перекись. Лёд бы к голове приложить, да нет у них в доме холодильника. Каменный век на дворе, блин. Одолев не один десяток километров грёбанного леса, я словно очутился в ином измерении, отсталом таком, оторванном от цивилизации. Где, кроме облезлых изб и чеканутых питекантропов (я о тех пустоголовых уебонах, что пытались поиметь хрупкую беззащитную девушку), ничего другого не имелось.

Упал перед ней на колени и дрожащими руками начал вытирать уже засохшую кровь на лице. Девчонка не моргала. Но дышала. Грудь девушки едва заметно поднималась и опускалась в такт вдохам и выдохам. А я залип, когда её аккуратные сочные мандаринки увидел. Обнажённые. С торчащими сосками, оттенка нежного персика. И, к слову, мгновенно протрезвел. Успокоился. Ибо лютое бешенство сменилось дичайшим возбуждением. За секунду до этого мои руки тряслись от злости, а сейчас начали трястись от жажды секса.

Не удержался всё-таки. Ладонь на её сисечку шмякнул. Сжал сосок между пальцами с такой алчностью, что в паху прострелило.