Альтер Эго. Обретение любви - Иван Вересов Страница 4

— Мне ничего от него и не надо было! Он… победы спортивные обещал.

— А ты и поверил?

— Поверил.

— Знаешь, давай переоденемся и пойдем куда-нибудь, подумаем, как дальше. Я тоже не рассчитывал от Золотухина увольняться до диплома, но, может, все к лучшему.

— Не знаю… мне… Я домой не могу, меня отец не пустит. И вещи все у Якова остались.

— На вещи плюнь. Что еще у тебя есть его? Может, сберкнижка на твое имя?

— Нет, он… мне деньги так давал. Я думал, он меня любит. А это, значит, все вот так, — Сергей сел на маты, закрыл лицо руками и невнятно в ладони, — стыд какой! Я ему поверил, из академии ушел! И потом все это, он говорил: “так надо, для дела…” Стыд какой.

Лазарев понял, что имеет в виду Сергей, и не хотел слушать про это, но сел рядом и в течение часа выслушал всю печальную историю про наивного мальчика, который хотел стать звездой спорта, а стал дорогим товаром для удовольствия.

— Выходит, отец мой прав, ничего хорошего из балета не вышло! — заключил Сергей.

— А при чем тут балет? — изумился Максим. — Если что у тебя и получается — так это. Продолжишь форму восстанавливать, устроишься работать по специальности.

— Правда?

— Почему нет? — Лазарев не был уверен, но старался убедить Сергея в том, что не все так плохо. — Переберешься пока ко мне, я комнату снимаю в общежитии Красного треугольника, там у меня комендант знакомая. Давай, пошли поедим где-нибудь, чего тут сидеть, сопли по стенам размазывать?

Есть пошли в чебуречную на Шестой линии Васильевского острова, Макс туда часто наведывался и знал, что не отравят, место бойкое, но в добрых традициях советского общепита. Эллипсовидные тарелки из нержавейки, пластмассовые цветастые подносы, алюминиевые ложки-вилки, пестрая очередь на раздаче. На полках стойки — винегрет и салаты в мисочках, кисель и морс в граненых стаканах, а в конце стойки — суровая кассирша. Оплата, поиск свободного места за столиком. Вся эта толчея сняла напряжение.

Сергей еще в в гардеробе глянул в зеркало, обвел пальцами расцветающую пурпуром скулу и засмеялся.

— Сейчас еще в милицию заберут.

— Нет, не заберут, — заверил Макс, — тут такое место, рынок рядом, ломбард, и вообще, на Ваське за фингал не забирают. Мы же правонарушений не совершаем.

— Ну да, ты лучше знаешь. Тогда пошли. Я есть хочу.

— Пошли.

Они взяли чебуреки и морс, по салату, хлеб, и только когда уселись у окна, Максим сказал:

— Слушай, а ты же, наверно, такое не ешь, балетные иначе питаются?

— Раньше — да, — отмахнулся Сергей, — а теперь чего?

— Вот не нравится мне это твое “чего”! Неправильно это! Ладно, ешь, а то я тебе аппетит опять испорчу.

— Почему опять?

— Не знаю, ну не опять. Нравоучениями. Просто я же видел, как ты танцуешь.

— Нет, Максим, ты не видел, — вздохнул Сергей и взялся за вилку и нож.

— Значит увижу! Зря, что ли, Якову твоему приложили?

Вот этого говорить и не следовало. Сергей сник, ковырнул чебурек и отложил приборы.

— Да не мой он! Как выяснилось…

Максим обругал себя за бестактность, но сочувствия выказывать не стал, надо было отломить это и отбросить в сторону, как мертвую ветку.

— А чего ты хотел? Всю жизнь у его штанов сидеть? Какая, нахер, любовь к такому уроду? Ни кожи, ни рожи, был бы еще мужик видный, а то пузо пивное, плешь во всю макушку. Что ты в нем нашел? Вот скажи, чем он тебя взял?

— Да пришел он после репетиции выпускного, — Сережа задумался, вспоминая, — ничего такого и не сказал. Восхищался…

— Хвалил, значит?

— Да.

— А ты и повелся?

— Выходит, да. У всех родители, даже у иногородних приезжали, а мои никогда, ни разу не пришли. Мать бы и хотела, так отец не пускал. А я лучшим был на курсе, — Сергей вскинул подбородок, и Макс в первый раз перехватил тот “премьерский” взгляд, который потом часто ловил из зрительного зала или из кулис.

Но в тот вечер они еще ничего не знали о будущем и не загадывали о нем.

В общежитие Сергея определили как студента-вечерника с условием, что он будет проводить занятия танцем в детской самодеятельности. Комендантша Ольга Николаевна аж подпрыгнула от радости, когда узнала, что он учился на артиста балета.

— Вот сам Бог привел! Макс, ты молодец, где нашел? А нам как раз надо танец какой-нибудь к юбилею завода. Концерт будет. И взрослые, может, подтянутся, когда узнают. У нас ведь и клуб свой есть, там классы хорошие! Работу твоему другу найдем.

— Ну что, Сергей, пойдешь?

— У меня же диплома нет!

— Нам диплом не главное, — комендантша замахала руками, — нам бы только танец…

— Согласен он, согласен. Может, мы тогда в комнату на двоих переселимся, там есть около кухни?

— Да ради Бога, переселяйтесь. Я и белье дам. Кухня, правда, общая, вы же не семейные, в квартиру селить не могу, — она стрельнула глазами на Макса и скрыла улыбку, — но свой стол у вас будет, в комнате чтобы никаких плиток, чайников и кипятильников. На той неделе чуть пожар не устроили, и свет вышибает.

Лазарев клятвенно заверил, что они не будут нарушать правила пожарной безопасности, и получил ключи от новой комнаты.

— И на фингал внимания не обратила, — одобрил Макс. — Ольга Николаевна тетка хорошая, в бутылку, правда, любит заглянуть, но не часто, по праздникам. Так что все вопросы с ней надо решать в будние дни. Ну вот, располагайся, не хоромы, конечно, но поживем, а там видно будет, — заключил он, пристраивая на подоконник последнюю стопку книг.

Комната на двоих была на пятом этаже, квадратная, в одно длинное окно, у которого стояли два ученических стола с ящиками, при столах — деревянные венские стулья, у стены — двухэтажная кровать, у кровати — тумбочка. На полу ламинат. У другой стены поставили холодильник Макса и подобие комода, его тоже перетащили из прежней комнаты. На комод водрузили телевизор.

Для вещей еще был встроенный платяной шкаф в прихожей. Санузел совмещенный, тесный, между стиральной машинкой и душевой кабиной не развернуться, но, на удивление, приличный для общаги — кафель, хорошая сантехника.

— Ну, слушай, а тут прямо по-барски! Номер-люкс, — обрадовался Макс, — у меня удобства на этаже были. Ты спать наверху хочешь? — он обернулся к Сергею и осекся. Понял. Отодвинул стул для Залесского и для себя. — Садись, поговорим, — и с расстановкой: — Ты. Мне. Ничего. Не должен. Понимаешь? Это я вмешался в твою жизнь, считаю, что правильно и вовремя. И свою подправил заодно. Мне этот сраный подиум нафиг не нужен, а тебе — тем более. И пользоваться я твоим лежачим положением не собираюсь.