Расплата за аферу - Анна Штогрина Страница 41

Буровой чуть нахмурился. Но кивнул.

- Вперед,- ровно скомандовал он.

Он медленно разогнулся во весь рост, представляя моему обзору всего себя. Человека скалу. Атланта.

Как я теперь буду йогой заниматься с мокрыми трусами...

Я скинула морок, с трудом отлепив взгляд от его крепкой задницы. Обсмотрела просторный спортзал и пошла за ковриком. Продефилировала мимо стального гиганта, стараясь не дышать. Чтоб его ярый мускускусный запах пота и тела не въелся в ноздри, и я позорно не пала к его ногам.

Сглотнула громко слюну. Взяла каремат.

- Попей воды,- вдруг сказал Герман и протянул мне бутылку с минералкой без газа.

Видно он решил, что мои вздохи-всхлипы и глотание растекшихся слюней, связано с жаждой. Он конечно, прав про жажду, но утолить ее водой, к сожалению, не получится.

Я спешно сделала несколько глотков и вернула ему бутылку. Он смотрел на меня свысока, но спокойно. Я уже научилась в его скупой мимике различать оттенки безразличия, которые значат, что он зол или доволен.

Сейчас он был явно заинтересован моим смелым нелепым поведением. Тем, что я решилась составить ему компанию на пробежке. А теперь еще и нагло вторглась на его мужскую территорию.

Коврик я расстелила поближе к окну, чтоб просматривался весь зал. Забыла, что  обычно нужно располагаться поближе к заркалу.

Сейчас у меня цель была другая.

Пока Буровой натягивал на штангу нескончаемые блины, я посидела в лотосе. Порастягивалась в стороны, медленно скручивалась в стороны и позорно хрустела в спине. Раньше я занималась йогой каждый день, садилась на шпагат, становилась в мост и без проблем стояла на руках и голове. Сейчас я явно сдала. Мое деревянное тело меня  начало напрягать. И хоть оно и помнило все четко выстроенные позы, мне захотелось снова заниматься каждый день.

Занятие меня незаметно увлекло. Я уже не смотрела на Германа. Лишь слышала его мощные рыки и выдохи, когда он жал штангу от груди.

Стала в позу собаки. Если сначала моя цель была пособлазнять строгого мужика, то теперь я старалась качественно выполнить упражнение.

Тишина в спортзале меня отвлекла. Я глянула между ног и вздрогнула. Буровой подошел к моей торчащей в потолок заднице, и я видела, как он неотрывно растворял взглядом шов на моих лосинах между ног. Он стоял совсем близко. Стоило ему протянуть ручища, и мои бедра оказались бы зажаты в его цепких лапах.

Я выдохнула и опустилась в планку, сделав вид, что не заметила его. Но сердце затрепетало от его близости. От осознания того, что он смотрит на меня. Нагло. Не смущаясь того, что так приблизился.

Его ноги в кроссовках задевали носками мой коврик. Он стал дышать громче и чаще.

Я прогнулась в змею и уставилась в потолок. Прогнулась в спине максимально назад. Упорно не обращала внимание на его свинцовый взгляд под хмуро сведенными бровями, и ручища, сжатые в кулаки с нитями выпуклых вен на запястьях.

Я села в позу ребенка, подкрутив позвоночник и шею, чтоб дать спине расслабиться после нагрузки. И вернулась в лотос.

Только тогда медленно подняла на него взгляд.

Его шорты перед моим лицом оттянул налитый желанием каменный член. Он так явно выпирал, что не заметить его было невозможно.

Я закусила губу и проследила взглядом выше. По дорожке светлых волос между поджарыми мышцами пресса, по его квадратной груди с маленькими темными сосками и в одиноких завитках волос, по ключицам от которых покатыми дугами уходили к плечам накаченные мышцы, по подбородку, покрытому густой колючей щетиной пепельного оттенка. Шрам на скуле тоже попал в поле моего зрения, губы, сейчас блестящие от воды и недовольно поджатые в кривой линии,крупный ровный нос и, наконец, ртутные глаза с бликами железа под сведенными к переносице ровными бровями.

Наши взгляды встретились. Буровой едва заметно подался вперед. Я замерла не дыша. Поджилки затряслись. Наш немой поединок выматывал.

Герман чуть покачнулся. Несколько раз моргнул, глядя на меня. Затем развернулся и очень большими шагами вышел из зала. В двери он грубо ругнулся "Пиздец!".

Согласна, полный...

Без Германа в зале сразу стало пусто. Словно вместе с Буровым исчезла его энергетика.

Я зло сжала кулаки. Гребанный киборг. Изводит меня. Чего он добивается?! Что б я залезла к нему в кровать голой...Не удивлюсь, если и тогда он меня прогонит...

И тут меня осенило.

У него есть любовница! Не может здоровый мужик с таким зверским либидо никого не трахать столько дней. Он спит с кем то. И, возможно, с этой блондинкой Диной...

Я задышала часто и поверхностно. Слезы ярой ревности наполнили глаза. И ведь он мне ничего не обещал. Более того, последние дни четко дает понять, что я ему не интересна. А член реагирует на меня только машинально. Из-за его мужской физиологии.

Стало физически больно в груди под ребрами. Я все время боялась себе признаться, что против воли во мне вспыхнули чувства к нему.

Тяжелые и гнетущие. Не такие, как я всегда испытывала к Эрику - счастливые, невесомые.

С Буровым хотелось прокричать, что теперь я прекрасно осознала смысл выражения - Любовь - боль...

Я сидела на каремате и предавалась своим грустным мыслям. Ревность скручивала кости. Голова начала болеть от подступающей истерики. Я услышала, как хлопнула входная дверь и Герман снова уехал на работу...

Мне очень захотелось догнать его...и убить, нахрен!

Козлина он редкой породы. Я перед ним капитулировала. Чуть раком не стала. А ему все ни по чем. И это точно связано с той сукой - Диной!

К черту йогу и медитацию. Герман, как красная тряпка, только раздраконил меня.

Я начала швырять коврик, кинула с силой бутылку воды в стену. В сердцах ударила ногой по сложенным свинцовым блинам. Вскрикнула от боли в пальцах.

А потом опала на пол. И разрыдалась.

Я влюбилась в гребанного киборга. Стального, как эти спортивные блины. И как его не провоцируй, как не пинай по нему, больно только мне...

Чтоб собрать себя в кучу, пришлось постараться. Тело стало ватным и непослушным. Я с трудом вернула коврик на место. Не завтракая и игнорируя Лидию Ивановну, поплелась в свою комнату. Поскорее закрыла дверь на ключ и рухнула на кровать. Уткнулась лицом в подушку и горько разрыдалась.

Мое существование представлялось мне ужасным. Будущее мрачным и унылым.

Зачем Герман в ту роковую ночь был со мной нежен и обходителен?!

Зачем шептал мне признания, что я его девочка?!

Надо было и дальше драть меня, как безжизненную шкуру. Изнасиловать, ударить. Физическую боль я бы легче забыла и перенесла.