Жюльетта. Том I - Маркиз Де Сад Страница 44

— Знаете, сударь, — обратилась я к своемунеобыкновенному собеседнику, чьи речи, не скрою, чрезвычайно меня взбудоражили,и я решила возразить затем только, чтобы еще раз послушать их. — Мнекажется, отказать добродетели в существовании — значит, слишком поспешно отвернутьсяот нее и, возможно, подвергнуться опасности сбиться с пути, если не обращатьвнимания на принципы, на эти путеводные вехи, которые должны неуклонно вестинас к добронравию.

— Ну что ж, — ответил Нуарсей, — давайпорассуждаем вместе. Твои замечания говорят о том, что ты стремишься понятьменя, и мне очень приятно беседовать с людьми такого рода.

Во всех обстоятельствах нашей жизни, — продолжалон, — по крайней мере во всех, где мы имеем свободу выбора, мы испытываемдва порыва или, если угодно, два искушения: одно зовет нас к тому, что людиназвали добром, то есть призывает быть добродетельными, второе склоняет к тому,что называют злом, то есть к пороку. Теперь обратимся к этому конфликту: намнадо понять, почему у нас появляются два противоположных мнения и почему мыколеблемся. Никаких сомнений не было бы, заявляют законопослушные граждане,если бы не наши страсти: страсти сдерживают порыв к добродетели, которую — иони признают это — Природа посеяла в наших сердцах, другими словами, укротитесвои страсти, и сомнения отпадут сами по себе. Но откуда они взяли, эти,считающие себя непогрешимыми люди, что страсти суть следствия искушения порокоми что добродетель всегда вытекает из искушения добром? Какими неопровержимымидоказательствами подтверждают они эту мысль? Для того, чтобы познать истину,чтобы понять, какому из двух противоречивых чувств отдать предпочтение, надоспросить свое сердце, и ты можешь быть уверена: из двух голосов тот, что яуслышу первым, и будет самым властным, и я пойду за ним и приму его какестественный зов Природы, тогда как другой голос будет лишь искажать еезамысел. Должен заметить, что я рассматриваю при этом не отдельные народы, ибонациональные обычаи привели к деградации самого понятия добродетели, —нет, я рассматриваю все человечество в целом. Я изучил сердца людей, преждевсего дикарей, затем цивилизованных существ, и из этой мудрой книги понял, чемуотдать предпочтение — пороку или добродетели и какой из двух призывов сильнее.В самом начале исследований я подверг анализу явное противоречие между своиминтересом и интересом всеобщим и увидел, что если человек собственному благупредпочитает общественное и, следовательно, хочет быть добродетельным, онобрекает себя на несчастливейшую жизнь, но если, напротив, человек ценит вышеличный интерес, он будет счастлив при условии, конечно, что законы обществаоставят его в покое. Однако общественные законы не имеют ничего общего сПриродой, они чужды ей, значит, в нашем исследовании на них не стоит обращатьникакого внимания; тогда, исключив из анализа эти законы, мы неизбежно придем квыводу, что человек счастливее в пороке, нежели в добродетели, следовательно,мы докажем, что истинным будет более сильный порыв, то есть порыв, ведущий ксчастью, который и есть зов Природы, а противоположный порыв, ведущий кнесчастьям, должен быть с той же долей очевидности неестественным. Такимобразом, мы видим, что добродетель, как человеческое чувство, ни в коей мере неявляется стихийной или санкционированной свыше, скорее всего, это жертва, на которуючеловек соглашается по необходимости жить в обществе — дьявольски великаяжертва, которую он приносит, получая взамен жалкие крохи счастья, в какой-тостепени компенсирующие его лишения. Поэтому человек должен иметь право выбора:либо зов порока, который явно и недвусмысленно исходит от Природы, но который врамках человеческих законов, быть может, и не дает ему безмятежного счастья,возможно, вообще даст ему намного меньше, чем он предполагает; либо призрачныйпуть добродетели — ложный путь, который, вынуждая его отказываться от некоторыхвещей, возможно, в чем-то вознаграждает его за жестокость, проявленную поотношению к самому себе, когда в своем сердце он уничтожает первый порыв. Вмоих глазах ценность добродетельного чувства падает еще ниже, когда явспоминаю, что это не первый и не естественный порыв, что, по своемуопределению, он является низменным и пошлым чувством, отдающим коммерцией: ячто-то даю тебе и взамен рассчитываю получить что-нибудь от тебя.Следовательно, порок — это наше врожденное чувство и всегда самое сильное,идущее от Природы, это ключ к ее промыслу, между тем как самая высшая издобродетелей при внимательном рассмотрении оказывается законченным эгоизмом и,стало быть, пороком. Более того, я утверждаю, что все порочно в человеке,только порок — сущность его природы и его конституции. Порочен человек, когдапревыше чужих интересов ставит свой собственный, не менее порочен он, когдапогружается на самое дно добродетели, поскольку эта добродетель, эта жертва иотказ от своих страстей — не что иное в нем, как уступка своему тщеславию или,скорее, желание выторговать для себя глоток счастья, наспех сваренного зелья,вместо того ядреного опьяняющего напитка, который пьют, шагая по дорогепреступлений. Однако волей-неволей, несмотря ни на что, человек вечно ищетсчастья, никогда он не думает ни о чем другом, и абсурдно предполагать, чтоможет существовать такая вещь как бескорыстная добродетель, чья цель — творитьдобро без всякого мотива, такая добродетель иллюзорна. Можешь быть уверена, чточеловек проповедует добродетель только с тайными эгоистичными намерениями иждет за это награды или хотя бы благодарности, которая сделает другого человекаего должником. Я и слышать не желаю лепета о добродетелях, заложенных в нашидуши как часть нашего темперамента или характера: некоторые происходят отсамобичевания, другие — результат расчета, ибо тот, в ком они находят своевыражение, не имеет иного достоинства, кроме того, что отдает свое сердценаиболее дорогому для него чувству. Внимательно присмотрись к своим желаниям, иты увидишь, что за ними всегда стоит себялюбие. Порочный человек стремится ктой же цели, но менее скрытно, так сказать, с большим бесстыдством, и за это,конечно же, заслуживает большего уважения; он достигнет своей цели другим путеми гораздо вернее, чем его ущербный соперник, если не помешает закон, нопоследний гнусен, потому что постоянно вторгается на территорию вероятногочеловеческого счастья во имя сохранения счастья всеобщего и при этом отбираетнамного больше, чем предлагает. Отсюда можно сделать вывод, что раз добродетельв человеке всего лишь его вторичный и побочный порыв, а самое властное егожелание — добиться собственного счастья за счет своего ближнего, человеческиежелания, которые противоречат и идут наперекор страстям, ничем не лучшеоткровенного стремления купить то же счастье подешевле, то есть с минимальнымижертвами и без риска быть вздернутым на виселице, следовательно, хваленаядобродетель оказывается на деле слепым и рабским подчинением законам, которые,меняясь в зависимости от климата, активно отрицают всякое разумное иобъективное существование этой самой добродетели, потому что она заслуживаетлишь абсолютного презрения и исключительной ненависти, и самое разумное — ни зачто, ни при каких обстоятельствах, не следовать этому хваленому сверх всякоймеры образу жизни, ибо он обусловлен местными установлениями, суевериями инездоровым темпераментом, это презренный и коварный путь для жалких людишек,который ввергнет тебя в ужасные неминуемые несчастья, тем более, что кактолько человек ступит на эту стезю, у него уже не будет никакой возможностисойти с нее. Вот что такое добродетельная жизнь! Только больной или умалишенныйспособен на подобную глупость — добровольно влезать в эту могилу для дистрофиков.