Моя мишень - Ольга Вечная Страница 5

— Я тобой, честно, очень горжусь.

— Ты всегда гордилась, — говорит со смешком, но вроде по-доброму. — Я тобой тоже.

— Папа сказал, ты сейчас в полиции.

Он кивает.

— Кто бы мог подумать, Леш. Сколько помню, ты клялся и божился, что не пойдешь по стопам Глеба Николаевича! Презирал все эти… как ты говорил? «Рота, подъем!» в шесть утра, строем на завтрак, на обед, на парад и в туалет. И что в итоге?

— Это ты к чему? — улыбка из добродушной превращается в натянутую.

— Как к чему? Интересно же. Ты всегда утверждал, что погоны не для тебя. Вспомни, что ты творил, когда приезжал домой! Если бы не связи дядь Глеба, сколько приводов у тебя бы было?

— Нисколько, — отвечает он, повернувшись ко мне. Смотрит с недоумением. Сбрасывает скорость, и мы тихо катимся к впереди стоящему красному светофору.

— Как это нисколько? Отец рассказывал, тебя ловили с травкой.

— Один раз и не меня лично, я был в компании. Это Ленёв раздул, словно спас меня от срока. Что, разумеется, было враньем.

— Не знаю, не знаю. Но что все-таки изменилось? Как они тебя дожали? — решаюсь подколоть его.

— Рита… — заметно, что он старательно подбирает слова. Мне становится не по себе, разговор уходит в неправильное русло. — Как бы тебе объяснить? А еще раньше я говорить не умел, только вопить. И нужду в пеленки справлял, пока горшок не освоил. Предлагаешь и этим меня всю жизнь тыркать?

— Нет, конечно, — чувствую, как краска заливает лицо.

— Иногда мы поступаем так, потому что не можем иначе. Потом учимся, работаем над собой. Да, я много чего говорил и делал. Сейчас, слава Богу, могу по-другому. Зачем ты мне говоришь все это? Что хочешь услышать? Что человек, которого я всю жизнь ненавижу, прогнул меня? Это неправда. К моей карьере он не имеет никакого отношения.

Я закрываю рот и отворачиваюсь к окну. Поговорили, называется. Шутка не прошла. Он выдерживает паузу, но я не представляю, что ему ответить. Загорается зеленый, мы трогаемся с места, в очередной раз минуя поворот на Коммунальный мост. Он злится на меня, но домой не везет. Катаемся.

— Извини, я не подумала, что тебя заденут мои слова, — говорю, не решаясь посмотреть в его сторону. Очевидно, что он уважает свое дело и подобного рода насмешки отныне неприемлемы.

— Никто меня не дожимал, — отвечает значительно мягче, но по-прежнему натянуто. — Я познакомился с другими людьми и понял, что далеко не все офицеры — конченые ублюдки. Просто мне не повезло расти с одним из них. Не принимай на свой счет, мелкая, я рычу не со зла, просто такая дурацкая манера. Да и тема, что отчим сделал из меня человека, порядком надоела. Хотя бы ты не заводи эту шарманку.

— Правда, прости. Я знаю, что ты не злой. Ты… просто сердитый.

— «Сердитый»? — переспрашивает вновь с улыбкой, напряжение спадает. Кажется, мы миримся. — Что это за слово такое? Странное.

— Почему же?

— Ни разу не слышал, чтобы кто-то употреблял его вслух.

— А вот к тебе оно теперь идеально подходит. Но мне даже нравится новый Алексей, четко знающий, чего хочет от жизни. Ты молодец.

Потому что ты стал еще лучше, чем раньше.

— Это совершенно не мое дело, но лицо… оно ведь другое, — говорит Леха сразу после ужина в одной из кафешек возле БКЗ. Мы ждем десерт, тянем кофе. С виду походим на парочку на первом, максимум, втором свидании. С осторожностью подбираем темы для разговоров, перебрасываемся долгими взглядами. Он удивительно много ест, как только помещается, а я впервые за последние годы забываю о существовании телефона и даже вздрагиваю, когда звонит мама и приглашает нас с Лешей на ужин. Он вежливо отказывается, и мы возвращаемся к разговору.

Ему, кстати, никто ни разу не позвонил и не писал, по крайней мере, не заметила, чтобы он держал сотовый в руке.

— Да. Просто убрать шрамы было невозможно. Той, прежней, Риты больше не существует. Переделали полностью. Тебе сложно перестроиться? Многие родственники и знакомые так и не смогли поверить, что это я. Поначалу задавали сложные вопросы из детства, — посмеиваюсь, — половину я завалила, потому что помнить такие мелочи невозможно! И стало еще хуже.

Я снова теряюсь в его серьезных серо-голубых глазах. А еще мне очень сильно хочется рассмешить его по-настоящему, чтобы откинул голову и захохотал вслух, наконец, расслабился. Что там с ним сделали? Что если я спрошу напрямую?

— Мне просто нужно привыкнуть, — говорит он медленно. — Я также пытаюсь представить, как это все было… — делает паузу.

— Больно? Нет, вполне терпимо, врачи не жалеют морфия. Самая болезненная операция, как ни странно, — на груди. Наверное, потому что самая бестолковая, — его взгляд мгновенно опускается ниже, я немного жалею, что в футболке и толстовке, трудно одеться менее привлекательно, чем я сегодня. Мне сделали не очень большой размер, едва ли тройка, но на моей фигуре смотрится впечатляюще, больше и не нужно. Это-то перебор.

— А зачем ты на нее согласилась? — продолжая оценивать.

— Кто-то, вижу, явно заинтересовался.

— Нет, — он поспешно отводит глаза, словно застукали, и я смеюсь в голос. — Чисто технически интересно, — но тоже улыбается.

— Я ее сделала, потому что не могла иначе, — цитируя его недавнюю пламенную речь. — Расскажи лучше, а что это за жетон у тебя на шее? Явно ведь ты не свой так носишь?

Он кивает, достает из-под свитера, а я перебираюсь на его диванчик. На самом деле, цель была оказаться ближе, сам жетон мне не так сильно интересен.

Верчу в руках железку, она старая, потертая. Вдыхаю приятный аромат туалетной воды, стараясь запомнить. Леха, кстати, снова поглядывает на грудь. Не знаю, что чувствую по этому поводу, разберусь после.

— Это с моего первого серьезного приказа, — говорит мрачно и тихо. — Забрал на память.

— Ммм-м, — тяну я. — С первой мировой. Приказ был, как я понимаю, лопатой копать? — совершенно серьезным тоном.

Он тут же смотрит мне в глаза, расплывается в улыбке, а потом хохочет в полный голос. Наконец-то! Вот таким я его и помнила! Смеется низко, заразительно, я тут же подхватываю.

— А ты умненькой выросла, — говорит он, потрепав меня по голове, словно младшую сестру, но руку кладет на спинку дивана так, будто обнимает. Будто я «его».

— Обычно люди восхищаются?

— Молчат под впечатлением.

— Купил на вокзале? — приподнимаю бровь.

— Дал дедуле денег на Луче, он мне в ответ и подарил. Сказал, настоящий. Попросил сохранить, насколько получится.

— Почему бы и нет?

— Я так же подумал.

Интересно, он из тех, кто изменяет своим девушкам? Этот вопрос остаток вечера болтается у меня на языке. И когда мы доедаем тортики в кафе, и когда идем в обнимку в машину, где прогреваем двигатель дольше, чем требуется. Интуиция подсказывает, что я тоже приглянулась ему. Сомневается? Взвешивает? Мне не стоит об этом думать. И о нем тоже. Мы обречены быть друзьями, с этим придется смириться.