Узы ненависти - Тата Кит Страница 6

Затем он вышел из комнаты. Послышалось два щелчка — дверь закрылась.

Постояв некоторое время около кровати, вытерла непролитые слезы рукавом халата, Подошла к вещам, оставленным на кровати. Вещи на любой вкус и цвет. От простых джинс и пуловеров, до изысканных вечерних платьев, абсолютно все моего размера. Также несколько пар обуви: туфли, ботинки, сапоги и даже кеды.

Первым желанием было ни примерить на себя все эти наряды, восторженно крутясь перед зеркалом. Первым желанием было порвать все эти вещи, изрезав каждую из них на мелкие кусочки, растоптать, сжечь, уничтожить.

На смену гневу пришло понимание того, что непринятие одежды будет глупым поступком: Арчи может меня заставить ходить голой по дому и при этом на его лице не дрогнет ни один мускул.

Походив некоторое время из стороны в сторону перед кроватью, все же решила одеться. Достав из коробки комплект белого нижнего белья, быстро надела его, боясь, что в комнату может кто-то войти. Также быстро надела голубые потертые джинсы и белый свободный вязаный пуловер. Оставшиеся вещи убрала в шкаф, который занимал всю противоположную от кровати стену.

В тишине комнаты послышалось два щелчка, открыв дверь вошёл Михаил с подносом в руке, от которого доносились запахи жареного мяса и чего-то еще, напоминающего выпечку.

Поставив поднос на журнальный столик, Михаил жестом показал мне присесть в кресло, чтобы поужинать.

— Ваш ужин. Приятного аппетита, — сказав это, он вышел из комнаты и снова последовало два щелчка.

Аппетит во мне разгорелся не на шутку. Сказывалась почти трехдневная голодовка. Желудок свело в голодном спазме, а от запаха рот непроизвольно наполнился слюной.

Набросилась на еду словно хищник, забрасывая огромные куски мяса в рот, быстро пережевывая их и запивая чаем. Следующим съедаю овощной салат, после чего чувствуя, что наелась, откидываюсь в кресле, вытирая салфеткой губы.

Снова два щелчка, внутренне напряглась, боясь неизвестности. Ведь, одежду мне уже принесли, ужин тоже, значит, следующий посетитель для меня неизвестен. Дверь открылась, и в комнату вошёл Михаил. Напряжение внутри меня отступило, видимо, я начала доверять этому мужчине сама того не понимая.

— Еще что-нибудь хотите? — спросил Михаил, беря поднос в руки, ожидая моего ответа.

В ответ я лишь отрицательно помотала головой. С чего вдруг такая забота к узнице? Рисковать просить что-либо я не стану. Разве что…

— Могу ли я позвонить? Брату? Пожалуйста.

— Нет. Это запрещено, — развернувшись на месте на сто восемьдесят градусов, Михаил покинул комнату, оставив меня одну.

Два щелчка.

После сытного ужина потянуло на сон, который я пыталась побороть вот уже около двух часов, боясь, что в комнату может войти Арчи с «дружественным» визитом. Но сон все же взял свое, поэтому я рухнула на кровать, укутавшись в одеяло, словно в кокон.

В эту ночь ко мне никто не пришел. Утром меня разбудил Михаил, принесший завтрак. За весь день дверь открывалась еще несколько раз, но, к моему облегчению, каждый раз заходил Михаил, принося с собой обед и ужин, к которым я практически не прикасалась, так как аппетит вновь пропал.

— Вам что-нибудь принести? — в очередной раз задал дежурный вопрос Михаил и начал поворачиваться к выходу, зная, что я опять отвечу отрицательно.

— Книгу, — тихо ответила, боясь, что он лишь посмеется над моей просьбой.

— Какую? — повернувшись ко мне, скептически подняв бровь, уточнил мужчина.

— Английскую классику. Если есть, — робко ответила я.

Впрочем, сомневаюсь, что в этом доме, наполненном хладнокровными убийцами, найдётся хоть одна книга.

— Минуточку, — произнес мужчина, удаляясь из комнаты. Через некоторое время принес мне несколько книг разных авторов: Дж. Лондон, сестры Бронте, Дж. Остин. — Подойдет?

— Вполне.

— Всего доброго, — сказал он, посмотрев на меня с отеческой заботой. Два щелчка и снова до утра я осталась одна.

Устроившись в кресле, я начала читать одну из своих самых любимых книг — роман Шарлотты Бронте «Джен Эйр». Книги — моя страсть. Мой маленький личный наркотик, с помощью которого я отключаюсь от внешнего мира, забываю о проблемах и трудностях. Иногда в строках произведений можно найти ответы на терзающие вопросы. Нужно только уметь читать между строк.

Не знаю, как долго я читала, но в какой-то момент, незаметно для самой себя я уснула в кресле с книгой в руках.

Проснулась ближе к рассвету, от того что у меня затекли ноги и шея от неудобной позы. Оглядевшись, я поняла, что в комнате кто-то был пока я спала, потому как на журнальном столике снова появилась пепельница с недокуренной сигаретой, а книга, которую я читала, оказалась тоже на журнальном столике открытой на тех страницах, за прочтением которых я уснула.

И почему Арчи не разбудил меня, чтобы получить «выплату» долга, чтобы затем сменить надоевшую несговорчивую игрушку на новую? Решил проявить уважение и не стал будить спящую? Хотя, о чём это я? Какое ко мне может быть уважение? Я же всего лишь вещь. Его персональная игрушка. Так что, скорее всего, это его особый фетиш — наблюдать за тем, как спит слабая, забитая девушка.

Так продолжалось еще неделю, на протяжении которой Арчи появлялся только ночью, когда я спала. Оставлял после себя только бычки в пепельнице, а иногда и пустые стаканы, в которых ранее был алкоголь.

Это его поведение пугало меня еще больше своей неизвестностью. Внутри поселилось предчувствие того, что это всего лишь затишье перед бурей.



Поздняя ночь. На часах, висящих на стене между креслами, почти три часа. Завернувшись в одеяло и устроившись на полу у окна, наблюдаю, как мириады капелек ливневого дождя стекают по стеклу. Как вспыхивает небо грозовой паутиной, отдаваясь громовыми раскатами. Всегда любила дождь, особенно такой, как сейчас с грозой и громом. Смотришь, как капли бьются о стекло, разбиваются о землю, собираясь в маленькие ручейки-змейки, а в голове пустота и ты словно выпадаешь на некоторое время из реальности. Есть в дожде что-то особенное, необъяснимое, таинственное.

Спать совсем не хочется. Не отпускает чувство тревоги и какого-то внутреннего страха. Не отпускают мысли о том, что что-то случилось с Димой. В этом доме я почти две недели, а от него ни единой весточки. Интересно, он хоть пытался меня искать? Конечно пытался, о чем это я!? Не могло же мое двухнедельное отсутствие для него пройти незамеченным? Что с ним сейчас? Чем занимается? Нашел ли работу? Со дня гибели родителей я не оставляла его одного на столь долгий срок еще ни разу, если мы не виделись, то созванивались, хотя дозвониться до него не всегда было возможным. Чаще всего он раздраженно бросал трубку, заявляя, что я ему не мать, и он не обязан передо мной отчитываться. В какой-то степени он прав. Я бываю слишком назойлива в своей заботе о близких.