Соперница Аладдина. Шахразада - Шахразада Страница 62

Но от волнения в крови, вызванного пылкой любовью, он в ту же ночь заболел такой ужасной лихорадкой, что вскоре ему стало совсем худо. Королева, его мать, у которой не было других детей, приходила в отчаяние, видя, что лекарства не приносят никакой пользы. Напрасно сулила она врачам самые великие награды – они пускали в ход все свое искусство, но ничто не помогало принцу.

Наконец они догадались, что смертельная печаль – причина бедствия, они известили об этом королеву, которая, нежно любя своего сына, стала заклинать его, чтобы он открыл ей причину недуга, и сказала, что если бы даже надо было уступить ему корону, король-отец без сожаления покинул бы престол, на который возвел бы его, что если он любит какую-нибудь принцессу, то хотя бы с ее отцом велась война и хотя бы имелись справедливые основания быть им недовольными, все будет принесено в жертву, только бы исполнить желание принца, что она умоляет его не умирать, ибо от его жизни зависит и жизнь его родителей.

Еще не доведя до конца этой трогательной речи, королева пролила на лицо принца целые потоки слез.

– Сударыня, – сказал ей наконец принц, – я не такой изверг, чтобы желать короны моего отца, небу да будет угодно, чтобы жил он еще долгие годы, а мне чтобы еще долго пришлось быть самым верным и почтительным из его подданных. Что до принцесс, о которых вы сейчас говорили, то я еще не думал жениться, и вы ведь знаете, что я, послушный вашим желаниям, всегда буду повиноваться вам, как бы трудно мне ни приходилось.

– Ах, сын мой, – продолжала королева, – я ничего не пожалею, чтобы спасти твою жизнь, но, милый сын мой, и ты должен спасти жизнь мне и королю, твоему отцу, должен открыть нам твое желание и не сомневаться, что оно будет исполнено.

– Если уж надо открыть вам мое желание, – сказал он, – то повинуюсь, было бы преступлением, если бы я подверг опасности две жизни, столь драгоценные для меня. Да, матушка, мне хочется, чтобы Ослиная Шкура испекла мне пирог, а когда он будет готов, чтобы мне его принесли.

Королева, удивленная этим странным именем, спросила, кто такая Ослиная Шкура. «Это, государыня, – ответил один из придворных, которому случилось видеть девушку, – это после волка самая гнусная тварь, чернокожая, грязная, живет она на вашей мызе и пасет ваших индюшек».

«Все равно, – сказала королева, – может быть, сын мой, возвращаясь с охоты, отведал ее печенья, это прихоть больного, словом, я хочу, чтобы Ослиная Шкура живо испекла ему пирог».

Побежали на мызу, позвали Ослиную Шкуру и велели ей испечь самый лучший пирог для принца. Некоторые злые языки утверждали, будто в тот миг, когда принц приложил глаз к замочной скважине, Ослиная Шкура тоже заметила его. Потом, поглядев в маленькое окошко, она увидела принца, такого молодого, такого прекрасного, такого стройного, что мысль о нем уже не покидала ее и что она часто вздыхала, вспоминая его. Как бы то ни было, – видела ли его Ослиная Шкура или только слышала вечные похвалы ему, – но она пришла в восторг, увидев способ показаться ему: она заперлась у себя в каморке, сбросила гадкую шкуру, вымыла лицо и руки, причесала свои белокурые волосы, надела блестящий серебряный корсаж, такую же юбку и принялась печь пирог, которого так хотелось принцу – она взяла самую лучшую муку и самые свежие масло и яйца. То ли нарочно, то ли нечаянно, но только, замешивая тесто, она обронила колечко, которое так и осталось в пироге, а когда он был готов, она, снова надев свою отвратительную шкуру, отдала пирог придворному и спросила его о принце, но этот человек, не удостоив ее ответом, побежал к принцу – отнести ему пирог.

Принц стремительно выхватил пирог из рук этого человека и принялся есть его с такой поспешностью, что врачи, находившиеся тут, не преминули сказать, что эта неистовая жадность не означает ничего хорошего. И в самом деле, принц чуть было не подавился колечком, которое оказалось в одном из кусков пирога, но он ловко вынул его изо рта. Юноша с интересом стал рассматривать маленький изумруд, украшавший золотое колечко, такое маленькое, что, как подумал принц, оно могло бы прийтись впору только самому хорошенькому пальчику.

Он расцеловал это колечко, спрятал его под подушкой и то и дело вынимал его, когда думал, что на него никто не смотрит. Терзая себя мыслью о том, как найти способ повидать ту, которой впору это колечко, и не решаясь поверить, что ему позволят, если он попросит об этом, позвать Ослиную Шкуру, изготовившую пирог, которого он желал, не решаясь также сказать о том, что он видел в замочную скважину, – из опасения, как бы его не высмеяли и не приняли за духовидца, – терзаясь зараз всеми этими заботами, принц занемог опаснее прежнего, а врачи, уже не зная, что делать, объявили королеве, что он болен от любви.

Королева вместе с королем, который был в отчаянии, поспешили к сыну. «Сын мой, милый сын мой, – воскликнул опечаленный монарх, – назови нам, кого хочешь взять в жены, клянемся, что дадим ее тебе, хотя бы она была презреннейшей рабой». Королева, целуя принца, подтвердила клятву короля.

Принц, тронутый слезами и ласками тех, кому он обязан своей жизнью, сказал им: «О мой отец, о мать моя, я не намерен вступать в брак, который вам был бы неугоден, а чтобы доказать, что это правда, – и, сказав это, он вынул из-под подушки колечко с изумрудом, – я женюсь на той, кому это колечко придется впору, кто бы она ни была, но непохоже, чтобы девушка с таким хорошеньким пальчиком была неотесанной деревенщиной».

– Ага, этот избрал колечко… Забавно. Кому-то туфелька, кому-то колечко…

– Все это более чем мерзко, мудрая Сафият, – отвечал рассказчик. Он не понял, о чем говорит эта глупая курица, и потому решил замолчать. Но смог выдержать не более дюжины секунд.

– Король и королева, – наконец продолжил он, – взяли колечко, с любопытством стали его рассматривать и, так же как принц, решили, что колечко это может прийтись впору только девице знатного рода. Тогда король, поцеловав сына и умоляя его выздороветь, вышел и велел своим герольдам под звуки барабанов дудок и труб, кричать по всему городу, чтобы девушки шли во дворец примерять колечко, – та, которой оно придется впору, выйдет замуж за наследника престола.

Сперва явились принцессы, потом герцогини, маркизы и баронессы, но, как они все ни сдавливали себе пальцы, ни одна из них не могла надеть колечко. Пришлось позвать девиц легкого нрава, но и у них, хоть и все они были красивы, пальцы оказались слишком толстыми. Принц, которому стало лучше, сам примеривал колечко. Наконец пришлось позвать горничных, им тоже не повезло. Никого уже не оставалось, кто бы ни попытался, хотя и тщетно, примерить колечко. Тогда принц велел привести кухарок, судомоек, пастушек, всех их и привели, но на их толстые пальцы, красные и короткие, колечко не лезло дальше ногтя.

– А позвали ли Ослиную Шкуру, что испекла для меня пирог? – спросил принц.

Все засмеялись и сказали ему, что нет – она ведь такая грязнуля, такая замарашка.

– Тотчас же за ней послать, – приказал король, – пусть никто не скажет, что кому-нибудь я не позволил прийти.

Смеясь и издеваясь, придворные побежали за девушкой. Инфанта, слышавшая бой барабанов и крики герольдов, догадалась, что ее колечко – причина всего этого шума. Она любила принца, а так как истинная любовь боязлива и чужда тщеславия, то она все пребывала в тревоге: как бы у кого-нибудь из претенденток не оказался такой же маленький пальчик.