Снова и снова - Сьюзен Джонсон Страница 65

Но с Дафной он не танцевал ни разу. Даже в этих условиях, на глазах у целой толпы, он старался держаться от неё как можно дальше.

Позднее, когда приём был закончен, на него насели прежние приятели, предлагавшие продолжить развлечения этой ночи. Саймону потребовалась вся его решимость, чтобы отказаться от их приглашений. Он хотел как можно быстрее вернуться домой.

И если бы не Дэлхьюз, он так бы и сделал.

Соблазнённый ночной свежестью, Саймон решил прогуляться и не успел дойти до Харгрейв-Хауса всего какой-то квартал, когда рядом с ним оказалась карета Дэлхьюза. Распахнулась дверца, и несколько пар рук мигом втащили его в экипаж.

Он и тогда мог поставить на место не в меру разгулявшихся друзей и выйти. Он знал, как разговаривать в таких случаях и настоять на своём.

Возможно, ему надоело быть предметом их глупых шуток, или он устал воздерживаться от развлечений, к которым слишком привык, или ему вообще пришло в голову, что все его усилия хранить верность пропадают втуне и нисколько не смягчают дурного нрава его жены.

И он с друзьями отправился в один уютный дом на Хаф-Мун-стрит, где частенько бывал в прошлом. Но и там он вёл себя сдержанно и избегал интимной обстановки отдельных кабинетов, ограничивая свои развлечения игрой в карты и выпивкой. Правда, ему пришлось нелегко, поскольку женщины в этом доме слишком соскучились по его талантам неукротимого любовника и зазывали его напропалую.

Однако он устоял.

И уже с рассветом вернулся в Харгрейв-Хаус.

Саймон лёг спать, а когда проснулся, то обнаружил, что его особняк полон гостей, конечно, во главе с изобретательным Дэлхьюзом. Молодые люди вполне освоились и вели себя как дома.

У него болела голова. Вчера ночью Саймон явно выпил лишку. Наверное, ему не повредит опохмелиться.

А Дэлхьюз уже был тут как тут с чашкой кофе, сдобренного коньяком. Ещё один обычай, освящённый их буйным прошлым. И его головную боль как рукой сняло. Ещё одна чашка – причём в этой коньяку было больше, чем кофе, – и вскоре Саймон был готов отправиться вместе с друзьями к Бруксу.

Он без труда выиграл в карты изрядную сумму: ещё один привычный ритуал.

Как и последовавшая за тем экскурсия в менее известный клуб с превосходным поваром, вышколенными слугами и удобными отдельными кабинетами.

Он чувствовал себя как рыба в воде в этом привычном мире сугубо мужских развлечений и удовольствий. А уж о его друзьях и говорить нечего: они сияли от восторга, заполучив его обратно в свои ряды. Саймон словно заново родился для этой лёгкой, привольной жизни. Ему не требовалось заботиться ни о ком, кроме самого себя. То, что в других кругах назвали бы эгоизмом, здесь старательно культивировалось и становилось примером для подражания. Никто никому не был обязан, никто ни от кого ничего не ждал. А все женщины как на подбор были милы и покорны и не пытались перечить ему на каждом слове.

Прошло уже три дня, но Саймон не спешил покидать Лондон, когда в Харгрейв-Хаус прискакал слуга из Монксхуда.

Молодой парень чуть не загнал лошадь. Он и сам едва дышал от усталости, насквозь промок под дождём и был весь в грязи. Гонца не остановило то, что его светлость ещё изволил почивать. Он растолкал лакеев, не тратя времени на уговоры, взбежал по лестнице и ворвался в господскую спальню, даже не постучав. Решительно раздвинул занавески, встряхнул Саймона так, что тот мигом очнулся, и грубо выдохнул:

– Лучше бы вам поспешать домой! – С этими словами слуга вручил ему записку.

Саймон не пытался протестовать. Он понимал, что только крайняя нужда заставила этого преданного человека нарушить правила этикета и вытащить господина из постели. Мигом пробежав глазами несколько строчек, второпях нацарапанных Бесси, он осознал то, о чём было известно всему Монксхуду, включая и этого слугу.

– Я спущусь через пять минут, – сказал герцог, откинув одеяло. – Прикажи оседлать Рыцаря.

– Они уже его выводят, сэр.

Саймон отметил про себя, что парень хотя и расторопен, но груб, на грани дерзости. Взмахом руки он отпустил его, желая собраться с мыслями, но всё же успел заметить, каким взглядом наградил его юноша на прощание. Несомненно, они все винили его.

Прикованная к постели в Монксхуде, Кэролайн без конца кляла себя и свою строптивость. Она во всём виновата сама. Ей не стоило ссориться с Саймоном по такой смешной причине. Ей не следовало давать волю гневу. Разве не предупреждали её Рози и Бесси, чем это может кончиться? Не говорили, что она должна думать только о ребёнке и оставаться спокойной и добродушной? Не пугали жуткими историями о том, как себялюбивые и вспыльчивые матери убивали в утробе своих детей?

И кто тянул её за язык, зачем она прицепилась к Саймону из-за этого дурацкого приглашения на обед? С самого дня их свадьбы он вёл себя как святой. Неужели хотя бы за это он не заслужил её благодарности? Или понимания? Почему она продолжала дуться и копить обиды?

Зато теперь ей остаётся только пенять на себя, потому что его терпение лопнуло и он наказал её за глупую ревность.

Кровотечение началось практически сразу после отъезда Саймона, это и внушило ей мысли о божественном воздаянии за строптивость и неблагодарность.

Как сказано в Писании: око за око.

Почему ей всегда чего-то не хватает, почему она вечно недовольна своей жизнью?

У неё был муж: добрый, любящий и бесконечно щедрый. Разве он не привёз её в Монксхуд, как только она того пожелала, и не остался с ней, хотя явно тяготился их затворничеством?

А кроме безупречного поведения Саймона, разве ей было мало хотя бы того, что она ждала ребёнка? Ребёнка от Саймона, о котором мечтала всю жизнь! Одного этого было более чем достаточно для счастья!

Почему она изводила его придирками по пустякам и не желала остановиться, хотя отлично знала, что Саймон никогда не станет подкаблучником и в конце концов ему надоест унижаться перед взбесившейся женой? «О Господи, пожалуйста, останови эту кровь! Я буду хорошо себя вести, я буду смирной и благодарной!»

Ослеплённая страхом, она молилась и молилась без конца. Кэролайн уже и сама не могла припомнить, что обещала и какие клятвы давала небесам, лишь бы предотвратить несчастье.

В конце концов она так отчаялась, что потеряла надежду. Она лежала всё это время почти неподвижно. Она боялась шелохнуться и старательно выполняла все распоряжения Рози и Бесси. Она без конца глотала укрепляющие отвары, которыми они её потчевали: совершенно тошнотворные смеси из каких-то корешков и трав.

Оставалось уповать лишь на то, что Господь заметит её раскаяние.

Саймон нёсся во весь опор, рискуя свернуть шею и не жалея ни шпор, ни кнута. Он выжимал из Рыцаря всё возможное, несмотря на то что дорога была в отвратительном состоянии и могла показаться опасной даже обычному коннику, а не сумасшедшему, скакавшему с бешеной скоростью. Но Саймон не думал ни о чём, кроме того, как бы поскорее попасть в Монксхуд, и его огромный жеребец как будто понимал это и вытягивался в струнку, миля за милей преодолевая раскисшую от дождя дорогу.