Разрушу твою жизнь - Елена Рахманина Страница 7

Вместо этого, вся дрожа от переполнявших меня чувств, я тянусь к нему. Не думая о том, что соседка из квартиры напротив сейчас пялится в глазок. Подглядывая за нами с жадным, со слюнями до пола, интересом.

Шамиль подхватывает меня под задницу, обхватывает широкими ладонями мои бёдра, продолжая вжимать в стену. Его пальцы оставляют следы на моей плоти, выжигая последние капли моей расчётливости. Следы всех моих планов.

И мне уже всё равно, что будет дальше. Я хочу его прямо сейчас.

Обвиваю его ногами, ощущая, как туфли со стуком падают на бетонный пол. Как мои тончайшие трусики соприкасаются с его телом. Как клитор трётся о грубую ткань его одежды, и это почти доводит меня до экстаза.

Шамиль накрывает мой рот своим, будто желая поглотить меня полностью. Сжать зубами моё тело, каждую косточку, облизать всю кожу целиком. И вместе с ним я никогда не чувствовала такого голода. Такой сильной, непреодолимой потребности в другом человеке.

И я тянулась к нему, прижималась, желая оказаться как можно теснее. Вдыхая запах его тела, прикусывая до боли кожу на шее и зализывая следы своего вандализма.

Шамиль дёрнул платье вниз, обнажая грудь. До меня донёсся звук разрывающейся ткани. Губы тут же обхватили болезненно возбуждённый сосок. Он вобрал его в рот, пропуская между зубов, прикусывая. Даря ни с чем не сравнимое удовольствие.

С губ сорвался стон. Просьба. Мольба.

Я готова была отдаться ему прямо сейчас. Молить его об этом. Уверять, что после этой ночи я сооружу ему алтарь с его изображением. И буду поклоняться. Только бы он заполнил эту пульсирующую, ноющую пустоту внутри меня.

Неосознанно трусь промежностью об него, бормоча нечленораздельные глупости, о которых потом могу очень пожалеть. Но совладать со своим желанием не в состоянии. Оно заполонило всё. Поглотило по самую макушку. И когда рука Шамиля, пробравшись между наших прижатых друг к другу тел, накрыла пульсирующую головку клитора, я замерла, едва не улетев. Закатывая в экстазе глаза. Только вот его пальцы не двигались. Я едва не плакала, хныча от острого разочарования.

А он острым взглядом взирал на меня. Холодно, сосредоточенно. Будто сам не сжигаемый огнём.

– Если завтра тебя не будет, Лиса, ты сильно об этом пожалеешь, – хрипит севшим от возбуждения голосом мне в лицо. Опускает меня на землю. Во всех смыслах.

Словно ребёнок, у которого из рук только что вырвали конфетку, я смотрю на то, как он поправляет свою одежду. Не понимая, как так.

Спустя минуту слышу, как он спускается по лестнице. Хлопок двери подъезда. Он уехал. Уехал, давая понять, чего я могу лишиться, если не вернусь.

Сползла на пол по стеночке. Подобрала к себе ноги, обнимая. Продолжая ощущать ток тепла по телу. Шубка грела. Но причиной жара были губы Шамиля. Сводящие с ума. Кружащие голову. Сбивающие с прицела.

Со всей силы зажмурилась, но это не помогло стереть с сетчатки минувшую сцену.

День был тяжёлый. Устала дико. И долго так сидеть не выйдет. Как бы мне ни хотелось обратного, но нужно стучаться в дверь. И встретить неприятности лицом к лицу.

Подняла валявшуюся рядом туфлю и ударила шпилькой пару раз по двери. Получилось не слишком громко. Но спустя несколько мгновений раздались шаги. Бабка.

Сжала в кулак всю свою волю и встала, морозя стопы.

– Явилась, не запылилась, прошмандовка, – родственница недовольным голосом выплёскивает яд прямо с порога.

Окидывает меня пренебрежительным взглядом, задрав высоко нос. Будто передо мной королева Великобритании. Не меньше.

Я слишком устала, чтобы препираться. Протискиваюсь в квартиру, не желая вести диалог. Но мои планы не волнуют бабку.

– Где ты шлялась все эти дни? Почему я должна следить за твоей мамашей? – ступает за мной по пятам, пока я снимаю верхнюю одежду.

Она словно только сейчас заметила, в чём я пришла. Поняла, что на мне вовсе не одежда из секонд-хенда. Сканирует меня, хищно сузив до щелочек глаза. Становясь похожей на ворону, которая хочет заклевать меня.

– Всё-таки пошла по стопам своей мамаши, шлюха. Живёшь тут и ни копейки не приносишь, хотя сама в мехах расхаживаешь. Потаскушка малолетняя. В холодильнике шаром покати, а ты мне даже денег не даёшь.

Каждое её слово отдавалось внутри меня острой болью. Хотелось развернуться. Накричать на неё. Высказать всё, что думаю.

Будь у моей мамы другая родня, может, ей и не пришлось бы топить горе в алкоголе и наркотиках. Не пришлось бы рано сбегать из дома и связываться с бандитом. Мама даже не упоминала о бабке, пока отец был жив. Стараясь вытравить из памяти этот период жизни. Только вот судьба имеет скверное чувство юмора. И очень жестокое.

Но я молчу. Знаю, что хуже будет.

Заглядываю в нашу с мамой комнату. Но она пустая. По коже проходит холодок, стирающий тлеющее тепло. Мою шею словно кто-то сжал жёстким захватом в попытке вытащить хребет. Стало не по себе.

– Как давно мамы нет? – поворачиваюсь к бабке, которая стояла за спиной, продолжая сыпать оскорблениями.

– Да вы с ней по сменам, наверное, стоите на Ленинградке. Вот только что ушла.

Расслабляюсь немного, ощущая, как мышцы тут же обмякают.

Значит, скорее всего, с ней ничего не успело произойти.

Как зомби умываюсь, переодеваясь в застиранную пижаму, и забираюсь под одеяло. Тоскливо обнимаю подушку, чувствуя одиночество. Оно, как чёрная дыра, расширялось внутри до бесконечных размеров. И увеличивалось с каждой минутой с момента ухода Шамиля.

Отчаянно хотелось обратно к нему. Рядом с Шамилем я не испытывала страха. Чувствовала себя защищённой.

Я уже позабыла, что это за чувство. Невероятно приятное. Когда дышишь полной грудью. Не ощущая стальных тисков, сжимающих рёбра. И знаешь, что тебе протянут руку, даже если ты окажешься на дне сточной ямы.

Но дело было не только в этом. Как бы я ни гнала эти чувства от себя, но игнорировать собственную влюблённость так же бесполезно, как слона в комнате.

Что же будет со мной, если Соломон не соврал?

С этими мыслями я отключилась.

Проснулась с утра от барабанной дроби. Звук, от которого кровь стынет в жилах. Выбивающий остатки сна за секунду.

По ту сторону глазка стоял Соломон. Мгновение смотрела на него, не испытывая желания впускать. Но всё же отворила дверь.

На мне старая пижама, закрывающая тело от горла до пят. Тёплая. Но даже в ней мне казалось, что я голая. Хотелось укрыться от его глаз. Спрятаться. Потому что, глядя на него, я не понимала, как могла испытывать к этому человеку детскую влюблённость. Плескавшаяся в его светлой радужке похоть пачкала меня.

– Доброе утро, Лисичка, – произносит, вызывая в ответ рвотный позыв.