Руны смерти, руны любви - Инге Кристенс Страница 8

Локон полагалось срезать у прекрасной дикарки, которая бегает по джунглям от любвеобильного охотника. Охотник был одет в пробковый шлем и шорты, а дикарке полагалась набедренная повязка из свежесорванных листьев фикуса и гирлянда из бумажных цветов на шее. Джунглями стала квартирка-студия Морти, плотно заставленная всяким хламом. Сначала Морти бегал за уворачивающейся Рикке по джунглям, потом поймал, связал ей руки спереди, притянул их к крюку, на котором обычно висел боксерский мешок, так, что Рикке пришлось стоять на цыпочках и от души отхлестал обрывком веревки (хлыст, по мнению Морти, пешему охотнику не полагался, а вот без мотка доброй пеньковой веревки в джунгли и соваться нечего). Хлестал Морти умело, удары его были резки и отрывисты, но не настолько сильны, чтобы лишить боль сладости. Рикке стонала от наслаждения, время от времени перемежая стоны пронзительными призывами на помощь. Долго стоять на цыпочках это уже приятная мука, а если к одной приятности добавить другую, то получается совсем замечательно, особенно если охотник, не удовлетворившись поркой, еще и грубо овладеет своей добычей. Морти умел правильно кусаться, так, чтобы пробирало, не оставляя следов. Любимыми его местами для укусов были соски и мочки ушей. Готовясь укусить, он хищно клацал зубами – «бильд-блёд», «бильд-блёд» [18]…

Только после второго оргазма (первый пришел еще во время порки), Рикке согласилась отдать «своему господину» локон в знак вечной верности. Морти изобразил великую радость, а, получив вожделенный дар, смягчился и поблагодарил вздрагивающую от притворных рыданий Рикке чудным куннилингусом.

Три восхитительных по яркости и мощности оргазма – неплохая плата за клок волосков. Рикке с удовольствием сбыла бы все остальные волосы по такому прайсу, все равно ведь новые отрастут.

– Госпожа Хаардер, вы не научите нас сохранять прекрасное расположение духа в трудных ситуациях?

Голос Мортенсена вывел Рикке из задумчивости.

– Вы так улыбались, что я вам позавидовал, – продолжил начальник отдела убийств. – Я давно уже разучился улыбаться на этой проклятой работе…

– Научиться очень просто, – Рикке притворилась, что не уловила сарказма. – Подумайте о чем-то хорошем, и ваше настроение улучшится, каким бы плохим оно не было. Попутно позволю себе заметить, что если работа воспринимается как «проклятая», то ее лучше сменить. Это не мое частное мнение, а научное утверждение, одна из аксиом психологии.

Оле выразил свое восхищение взглядом. Его тусклые, вечно усталые глаза, обладали способностью мгновенно оживать, становясь весьма выразительными, и столь же быстро гаснуть.

– Благодарю вас, госпожа Хаардер, – проскрипел Мортенсен. – Я непременно подумаю о хорошем, когда мы поймаем Татуировщика.

Время близилось к полуночи. По коридору прошелся дежурный охранник. Заглянул к Рикке, напоролся на неприязненный взгляд человека, которого попусту отвлекли от работы и молча ушел, тихо закрыв за собой дверь.

Завтра Рикке начинала свое частное расследование. Начало – завтра, сегодня – подготовка, если можно назвать подготовкой, повторение много раз виденного, досконально изученного и хорошо знакомого. Но, как говорят ютландские рыбаки: «не ленись лишний раз забросить сеть – больше рыбы поймаешь». Иногда во время повторного знакомства с материалами можно обнаружить нечто важное, упущенное, ранее незамеченное. За примером далеко ходить не надо, достаточно вспомнить декабрьское убийство в Кодбиене. [19] Просматривая в третий раз записи видеокамер с ближайших бензоколонок, Оле заинтересовался одной из машин, водитель которой проявлял несвойственную для ночного времени торопливость. Торопятся больше утром, когда спешат на работу. Чутье не подвело – торопыгой оказался убийца, правда то, что первым на него обратил внимание инспектор Оле Рийс впоследствии как-то забылось и все лавры достались старшему инспектору Ханевольду, который всего лишь руководил операцией по задержанию убийцы и пару раз выходил к журналистам. Antiquo more. [20]

Рассматривая бесчисленные фотографии жертв, Рикки пыталась постичь метод Татуировщика, нащупать какие-то закономерности, понять, что происходило до смерти жертвы, и что происходило потом. До того, как совершенно посторонние люди находили труп.

Следы от наручников на запястьях и лодыжках. Обычные наручники, никаких веревок, никакого скотча. Наручники просты и надежны.

Татуировки были у всех тринадцати жертв, а вот связанными оказались всего три жертвы – номер три Моника Блажевич, номер восемь, двадцатидвухлетняя студентка университета Берта Кристенсен, и номер одиннадцать, девятнадцатилетняя танцовщица из ночного клуба Эмма Расмуссен. Остальным веревок не досталось. Почему так? Что означают веревки? Это своеобразная награда «хорошим девочкам» или, напротив, наказание «плохих»? Или, если у Татуировщика времени было в обрез, то он обходился без веревок? Да нет, со временем у него всегда нормально – татуировки он, судя по всему, делает обстоятельно, не торопясь.

Не настолько понравились девушки, чтобы их связать? Связанные, в общем-то, ничем не отличаются от других жертв. Один стандарт, однотипная внешность. Различия, разумеется, есть, но не очень большие.

Все трое связаны в одном стиле. Руки за спиной, локти сведены вплотную, грудь обвязана, ноги не согнуты, все тело оплетено веревками так, что кажется упакованным в крупноячеистую сеть.

Больше всего «повезло» Монике Блажевич. Ей убийца обмотал веревками шею так, что странгуляционная борозда была не видна. Моника вела себя так, как надо? Заслужила отличие?

Материалы – фотографии, протоколы, заключения – разложены по папкам с именами жертв. Все эти папки находятся в папке «Nogen Tatovering» [21] на личной флешке Рикке.

«Сотрудникам категорически запрещается самовольное копирование любой служебной информации…»

Правила пишутся для того, чтобы их нарушали, не так ли? Разве господин Nogen Tatovering не знает, что убивать нехорошо? Знает, но не верит, то есть – уверен в обратном.

Интересно, когда он переживает свой «катарсис» – при удушении жертвы или во время нанесения татуировки? Скорее всего, в момент убийства. Все татуировки господин Nogen Tatovering делает твердой рукой. И вяжет веревками крепко-накрепко, натягивая веревки и затягивая узлы, что есть силы. «Так вяжут окорока для копчения, – сказал патологоанатом Квортруп. – Сразу видно, что парень никогда не вязал живых людей, только покойников». Квортруп не совсем прав – живых, то есть своих сексуальных партнерш, Татуировщик мог вязать иначе, щадяще. Жертва – это же не просто партнерша, это человек, над которым ты утверждаешь свою абсолютную власть, человек, которого ты лишаешь жизни. Святая Бригитта, как же все это ужасно…