Обнаженная Япония. Сексуальные традиции Страны солнечного корня - Александр Куланов Страница 8

— Харигата! Харигата! — пропела она тонким голоском» [10].

Такая фантазия выглядит вполне логичной для японской реальности. В любом случае японцы как наследники божественных половых традиций Идзанаги и Идзанами, тэнгу и Амэ-но Удзумэ без ханжества относились к вопросам секса до тех пор, пока первые буддийские проповедники не умерили их прыть. До указанного времени половая любовь воспринималась как нормальная потребность здорового организма, а синто, религиозная основа древней Японии, не знала главного института буддизма — монашества. Вероятно, целибат был для первых японцев-буддистов шоком, который, впрочем, довольно быстро прошел, и этому помогло весьма своеобразное качество японского менталитета.

Дело в том, что японцы ничего, в том числе и религию, не воспринимают системно, в целом. Сила этого народа состоит в умении творчески перерабатывать любую информацию, виртуозно переделывая ее, приспосабливая под себя. Сегодня они могут сделать это с достижениями ядерной физики, тысячу лет назад они поступили так с буддизмом. Синто, да еще при поддержке конфуцианства, попавшего в Японию одновременно с буддизмом и привнесшего строгую семейную идеологию, не могло приветствовать безбрачных идеалов материкового буддизма. Для соответствия японской религиозной почве нужна была коренная реконструкция новой веры, и очень скоро буддизм испытал на себе возможности японской идеологической «мясорубки». Китайские варианты учения Будды стали японскими, ярко отражающими специфику мышления этого удивительного народа, а некоторые секты, попавшие в Японию из Китая, сегодня и вовсе считаются истинно японскими, как это произошло, например, со школой Чань, ставшей известным на весь мир дзэн-буддизмом. Многие другие, до сих пор совершенно иначе воспринимаемые на материке догмы буддизма в корне изменились под влиянием японских реалий вплоть до того, что монахи стали принимать целибат только после того, как создадут крепкие семьи с многочисленным потомством и реализуют все свои плотские возможности. Даже исключительно добродетельная и чрезвычайно почитаемая индийская бодхисатва Авалокитешвара, ставшая в Китае богиней милосердия Гуань-инь, а в Японии принявшая имя Каннон (кстати, всемирно известная марка японских фотоаппаратов — это в честь нее), — и та распахнула одежды в скульптурном изображении в храме Кансёдзи в городе Татэбаяси. Впрочем, в Китае Гуань-инь вообще поклонялись как покровительнице лесбийских обществ — ведь она отвергла брак ради спасения всего живого! В Японии же уже в начале XX века русский японовед профессор Е. Г. Спальвин описывал эротические элементы в сугубо буддийском празднике поминовения усопших — О-Бон: «...эта ночь свободна для совокуплений сельчан, — и если в эту ночь у девушки нет любовника, родители нанимают его, чтобы их дочь не была опозорена нелюбовью, — чтобы дочь их была благословлена любовью. И до сих пор сохранился в деревнях обычай общего обладания девушкой до брака, когда только после брака она переходит в единоличное обладание мужу, — причем она за это платит обществу “первой ночью”, в честь богини Каннон, богини милосердия» [11].

В Японии буддийскую школу Сингон распространял и пропагандировал Великий учитель Кобо Дайси, или Кукай (774—835) — образованнейший человек, политик, философ, архитектор, поэт и каллиграф. Однако именно его также иногда называют первым проповедником однополой любви в Японии. Так это или нет, сказать трудно. Скорее всего, на имидж Кукая повлияла и закрытость секты Сингон, и то, что в ведущей непрерывные боевые действия против «восточных варваров» айну примерно с VIII века Японии широко начал распространяться гомосексуализм (досэйай). Спустя столетия после смерти Великого учителя, в 1598 году появилась «Книга Кобо Дайси», в которой упоминались имеющие много схожего с учением Тантры, родственным Сингон, способы соблазнения мужчин, а также описывались замысловатые позы для анального секса типа «взлетающего жаворонка» или «перевернутых пяток».

Добавила скандальности секте Сингон и громкая история, случившаяся еще в начале XII века, но запомнившаяся навсегда. В монастыре Ниннадзи настоятель влюбился в молодого и талантливого юношу — певца и музыканта Сэндзю. В принципе такое поведение буддийского монаха трудно назвать шокирующим, если бы настоятель не оказался к тому же излишне ветреным. Когда в монастыре появился еще более прекрасный послушник Микава, настоятель влюбился и в него. Сэндзю спел настоятелю свои стихи, взывая о милосердии Будды, и тронутый старый монах устыдился, отправил Микаву в отдаленный монастырь, после чего жил с Сэндзю долго и счастливо.

В некоторых случаях удавалось «списать» такое монашеское жизнелюбие на верность учению, способному и похоть сделать способом достижения нирваны: «Но пол всегда упирается в метафизику, и недавно еще кое-где в Японии, при храмах, — были жрицы — божественные проститутки, кадр этих женщин возникал и по призванию и по рождению, — через них люди прикасались к богу. Тай-ю — высший титул проститутки. Буддийский первосвященник, глава Хонгандзи, женатый на принцессе крови, имеющий титул Восседающего на Тигровой Шкуре, — имеет право на Тай-ю, — и в регламентные дни Тай-ю приезжает к Восседающему» [12].

Историями о жизнелюбах-монахах и затейниках-священ-никах полна более поздняя японская литература, но есть примеры, когда японцы, как и любой другой народ, стараются поменьше рассказывать о тех или иных примерах «святого» сладострастия. Речь идет прежде всего о различных типах закрытых сект, где практиковались разные варианты тантрического секса. Одной из таких сект стала таинственная Татикава, созданная монахом Нинканом в начале XI века по образцу и подобию тантрической вамамарги, где в традиции существовала практика ритуальных половых актов, а также паньча-макары — способа преодоления земных оков через обильные возлияния, объедение, секс, в том числе групповой, и использование одурманивающих препаратов. В реальности о школе Татикава сегодня мало что известно, за исключением того, что ее символом стал «огонь жизни» — слияние в божественном пламени мужской и женской энергий, обозначенных символами буквы «Аум» — первой и сакральной буквы санскрита, отражающимися один от другого. При этом мужской символ обозначался белым цветом (семя), а женский (яйцеклетка) — красным. В более сложном варианте этого символа, оформленном в стиле буддийской космогонической карты мандала, изображены возлежащие друг на друге в цветке лотоса мужчина и женщина. Их головы находятся у гениталий друг друга, и там тоже присутствует сакральный «Аум».

Секта Татикава никогда не существовала официально — строгие японские законы преследовали ее, она была полностью уничтожена еще в 1689 году, а на чудом сохранившихся свитках с подробным описанием идеологии секты и ее ритуалов до сих пор стоит неснимаемая печать с надписью «Акэ бакарадзу!» — «Не вскрывать!». Мы и не будем...

При всех, надо признать, относительно немногочисленных сексуальных отклонениях от общепринятой нормы пришедший в Японию буддизм в общем и целом принес строгость нравов, высокую культуру, зрелую китайскую литературу, утонченное восприятие окружающего мира, что в Стране корня солнца умножилось на синтоистский культ природы и особое отношение к любовной теме. Все это, конечно, стало продуктом потребления в первую очередь наиболее привилегированного сословия — киото-ской аристократии кугэ и высшего слоя воинов-самураев. О любовных сочинениях, созданных в период Хэйан (с конца VIII до конца XIII века), написано немало, в том числе и на русском языке. Памятуя, что наша тема — прежде всего сексуальная традиция, а не романтическая любовная лирика, мы коснемся этого периода лишь вскользь, но и полностью пройти мимо не можем.