Жюльетта. Том I - Маркиз Де Сад Страница 82

Во время нашей первой встречи мадам де Клервиль была со мнойоткровенна; признаться, такая откровенность поразила меня в женщине, которая,по ее словам, была абсолютно убеждена в своем превосходстве над окружающими,однако и позже она никогда не относилась ко мне свысока.

— Нуарсей очень точно описал тебя, — сказалаона, — и я вижу, что у нас похожие вкусы, и мыслим мы одинаково, как будторождены, чтобы жить вместе, поэтому, объединив наши усилия, мы завоюем весьмир. Но прежде всего надо убрать с пути всяческие границы и барьеры, которыеизначально придуманы только для дураков. Возвышенные натуры, гордые Души ихолодные умы свободны от этих уз, они знают, что счастье находится по другуюсторону добра и зла, и отважно шагают к нему, попирая презренные законы, пустыедобродетели и тупоумные религии тех жалких, ничтожных и грязных людишек,которые, по-моему, только бесчестят Природу.

Несколько дней спустя Клервиль, от которой я уже потерялаголову, пришла ко мне на ужин. И вот тогда — это была наша вторая встреча — мыоткрыли друг другу свое сердце, признались в своих слабостях и своих самыхтайных чувствах. О, какую же богатую надуру обнаружила я в Клервиль! Мне кажется,если есть на свете истинный порок, он должен был избрать центром своей империиэто развратное существо.

Прежде чем мы сели за стол, Клервиль увлекла меня в уютныйуголок, увешанный зеркалами; мы легли на широкую кушетку, подложив под себябархатные, подушки; мягкий свет свечей, казалось, призывал к любви, неге исладострастию.

— Не правда ли, мой ангел, — начала она, целуя моигруди и облизывая соски, — что такие женщины, как мы, должны знакомиться,лаская друг друга.

С этими словами она подняла подол моего платья, глубокопроникла языком мне в рот, а рука распутницы властно легла на самое сокровенноеместо.

— Вот где таятся все удовольствия, — шепталаона, — вот в этом гнездышке из роз. Хочешь, я разбужу его, моя сладкая?Ох, Жюльетта, я доведу тебя до экстаза, если ты позволишь мне разжечь этотсладостный костер. Ах ты, распутница, я чувствую ответ в твоем маленькомротике, твой язычок охотится за моим и приглашает его в страну сладострастия.Ласкай меня и давай умрем в страстных объятиях!

— Может быть, нам раздеться, — предложилая, — праздник похоти требует наготы, кроме того, я не имею ни малейшегопредставления о вашем теле, а я хочу увидеть все, все… Давайте избавимся скорееот этих идиотских одежд, я хочу слышать, как бьется ваше сердце, хочу видеть,как ваша грудь вздымается от волнения, и убедиться, что это я вызвала его.

— Замечательная мысль. Она говорит о твоих вкусах,Жюльетта, и они мне уже нравятся.

Мы быстро обнажились и несколько долгих минут молчалюбовались друг другом. Прелести, которыми одарила меня Природа, привелиКлервиль в сильное возбуждение, а я пожирала глазами ее красоту. На всем беломсвете не найти такой безупречной фигуры, такого роскошного зада… А какиеягодицы! Боже ты мой! Я видела перед собой зад Афродиты, которой поклонялисьдревние греки, и самый сладостный на свете, самый благоуханный треугольник, и ядолго и самозабвенно целовала эти волшебные места; моя новая подруга вначалемилостиво позволяла мне делать с ней все, что я хотела, затем вернула стократномои ласки.

— А теперь ни о чем не думай и положись на меня, —сказала она, укладывая меня на спину и широко раздвигая мне ноги, — сейчасты увидишь, как я ласкаю женщин.

Одним пальцем она начала массировать мне клитор, другим —задний проход, а ее язык, оказавшись в самых недрах моей куночки, жаднослизывал нектар — плод ее безумных ласк. Признаться, меня никогда прежде неласкали с таким искусством; три раза подряд я кончила ей в рот с такимостервенением, что испугалась, как бы не сойти с ума. Между тем Клервиль,ненасытная в своей жажде пить и пить мою плоть и готовая сделать четвертыйзаход, искусно, со знанием дела, сменила позу: теперь она погрузила один палецв мою вагину, другим, частыми нежными движениями, растирала хоботок, а ееумелый, ее восхитительный, ее набухший язычок проник в заднюю норку…

— О какое чудо! Какое блаженство! — поминутновскрикивала я. — Ах, Клервиль, вы моя погибель…

И ловкость этого несравненного создания вытолкнула из самыхнедр моего существа новую порцию горячей влаги.

— Ну и как? — спросила она, когда я обреласпособность соображать. — Что ты скажешь: могу я приласкать женщину? Да, яженщин обожаю, и нет ничего удивительного в том, что у меня есть талантдоставлять им удовольствие. А чего еще ты ожидала? Я — извращенная особа,солнышко мое. Так разве я виновата в том, что Природа подарила мне вкусы,отличные от обычных? Нет ничего более несправедливого, нежели закон, которыйразрешает совокупление только мужчины с женщиной, ведь женщины', в большеймере, чем мужчины, способны удовлетворять друг друга. Мы можем обходиться безпротивоположного пола, который дает нам лишь нечто, отдаленно напоминающеенаслаждение.

— Что я слышу, Клервиль! Выходит, вас не привлекаютмужчины?

— Я пользуюсь ими постольку-поскольку, в той мере, вкакой допускает мой темперамент, но тем не менее глубоко презираю их; я даже непротив того, чтобы стереть с лица земли самого последнего из этой породы, самвид которой всегда вызывает у меня раздражение.

— Невероятно! Какая гордыня!

— Так я устроена, ангел мой, и эта гордыня делает меняоткровенной; я всегда говорю то, что думаю, это и облегчило наше знакомство.

— В ваших словах я слышу жестокость, и если бы онипретворились в дела…

— Ты говоришь «если»? Но такое случается очень часто. Уменя действительно жестокое сердце, я далека от мысли, что чувствительностьпредпочтительнее бесстрастия, которым я наслаждаюсь и которым счастлива. Ах,Жюльетта, — продолжала она, набросив на себя одежду, потому что еще неостыла от моих ласк, — мне кажется, ты живешь иллюзиями, что касаетсядобросердечия, сочувствия, чувствительности — этих опасных чувств, коими такгордится чернь.

Чувствительность, милая моя, — это источник всехдобродетелей, равно как и всех пороков. Именно чувствительность привела Картуша [73] на эшафот, и она же стала причиной того, что имя Тита [74] было вписано золотыми буквами в книгу истории человеческой.Благодаря чувствительности мы испытываем радость от дурных поступков; человек,лишенный чувствительности, напоминает инертную массу, не способную ни к добру,ни к злу, и из всех человеческих свойств обладающую лишь внешней формой. Ночувствительность чувствительности рознь: все зависит от устройства нашихорганов, от степени утонченности наших чувств и больше всего от нашей нервнойорганизации, в которой заложены все человеческие чувства. Чувствительность мыполучаем от матери-Природы, а воспитание придает ей форму, окончательный вид,формируя одновременно наши вкусы и наклонности. Однако в какой-то момент внаших нервных флюидах происходит вспышка озарения, вызванная нашествием внешнихимпульсов, это явление называется эффектом страстей, и с этого момента оно ибудет определять нашу склонность к добру или злу. Если вспышка слабая, скажем,по причине плотности наших органов, смягчающих удар и воздействие импульсов нанервные флюиды, или по причине вялости мозга, который передает эффект этогодействия, а может быть, из-за того, что флюиды движутся слишком медленно, тогданаша чувствительность будет толкать нас к добродетели. Если же, напротив,внешние импульсы сильно воздействуют на наши органы, если мгновенно пронизываютих и приводят в быстрое движение частички нервного флюида, вот тогда мысклоняемся к пороку. А если действие внешних сил еще мощнее, нас влечет кпреступлению и, в конце концов, к чудовищной жестокости, когда этот эффектдостигает максимальной интенсивности. Но мы знаем, что в любом случаечувствительность — это просто механизм, который приводит в действие нашинаклонности к добру или злу, иными словами, за все, что мы делаем, несетответственность наша чувствительность. Когда мы обнаруживаем в юном существеизбыток чувствительности, мы можем с уверенностью предсказать его будущее исказать, что в один прекрасный день он станет преступником, ибо не типчувствительности, как ошибочно полагают некоторые, а ее степень определяетсклонность к преступлению или добродетели; поэтому человек со слабойчувствительностью предрасположен к добру, а тот, в котором она бьет через край,напоминает пожар, наверняка будет творить злые дела, так как они в тысячу разпривлекательнее, нежели добрые. Следовательно, сильные эмоции тяготеют к злу,следуя общему принципу, сообразно которому родственные феномены, причемморальные не в меньшей степени, чем физические, бессознательно тянутся друг кдругу и, в конечном счете, сливаются в одно целое.