За девятое небо - Екатерина Мекачима

Пролог

Она видела сны.

Среди бархатной тьмы высились скалы, что терялись среди облаков. Вокруг скал бушевал океан, и от его рокота содрогался мир. Волны чёрные, с белой пеной, вздымались до небес, и ветер Смерти летел к Свету…

Она видела, как отчалили корабли и ледяные ветры наполнили их паруса.

Она чувствовала пронзающий душу ветер вечной печали – его холод обжигал, будто огонь Юга.

Невыносимая боль утраты обратилась пламенем, и она увидела, как на далёком Севере, где воды океана сковало ледяное дыхание Неяви, был разрушен Мёртвый Град. Осколки хрустальных теремов парили над бездонным зевом Колодца.

Во тьме Колодца, на той стороне, подле могучего чёрного Дуба покоился гроб из хрусталя, что хранили чёрные как ночь птицы. В гробу она увидела себя, скованную цепями холода.

Её сон хранила Песнь – едва различимая, но совсем настоящая. Внимая музыке, она не слышала печального шёпота Ветра, что пытался разбудить её, – она засыпала мёртвым сном, и Тьма принимала её в свои объятия.

Едва слышимая песнь затмила бытие серебряным сиянием, и когда свет померк, Марья увидела мир: благоухающий, окрашенный первыми красками осени лес. Солнечные лучи водопадами струились сквозь ещё густые кроны, лёгкий ветерок качал ветви, и деревья шептались. Звонко пели птицы – чудесное многоголосье разливалось по ароматному воздуху.

Марья закрыла глаза и вдохнула полной грудью: она чувствовала сладковатый запах подвядшей листвы, сырой земли, грибов, поздних осенних цветов, мха… Запахи наполняли её, они были живыми, как и она сама. Русалка медленно и глубоко дышала, внимая силе Света, что пронзала весь лес. И с каждым вдохом отступали тянущая печаль и сухая злость, одолевавшие избравших путь Неяви, с каждым вдохом дух Марьи всё больше пробуждался от тяжёлого сна, а тело наполнялось крепостью.

– Какая благодать! – прошептала Марья и открыла глаза. – Как же чудесен Свет!

Дрозд, щебеча, кружил вокруг русалки.

– Да-да, – кивнула ему Марья и посмотрела на свой тояг, бубенцы которого тихо качнулись. – Я помню, зачем я здесь. Не переживай, птица, я вернусь за Светозаром, как и обещала, – улыбнулась русалка и оглядела себя. Теперь её тело было настоящим, с сияющей кожей без ожогов; Марья осмотрела свои локоны, что нынче светились медью в солнечных лучах.

Дрозд прощебетал вновь и опустился на тояг.

– Соглашусь, одеяние из хвои неуместно для Великого Вече, но другого у меня нет, поэтому отправлюсь так, – усмехнулась Марья и направилась по лесу. Деревья и кустарники с почтением убирали ветви перед дочерью Леса. Марья ступала неслышно, едва касаясь земли босыми ногами. – Тут недалеко есть маленькая полянка, с неё выйдем на заворожённую тропу и прибудем на Вече вовремя, – говорила Марья Дрозду, что, вспорхнув с тояга, полетел впереди.

* * *

Великая Поляна располагалась на границе Северной и Южной Тайги, там, где Белая река, не доходя до Русалочьего озера, превращалась в звонкий ручеёк и сливалась с лесом. Просторное поле, обнесённое древним частоколом, окружённое непроходимым бором, – только лесные народы – лешие, вилы да берегини – могли найти заветное место, скрытое ворожбой от посторонних глаз и служителей Мора.

Сердце Марьи забилось сильнее, когда впереди по обеим сторонам наворожённой тропы сквозь туман проступили мощные деревянные столбы врат, ведущих на Великую Поляну. Ставший серебряным Дрозд летел перед русалкой, освещая дорогу и тёмный непроходимый лес, терявшийся в звенящей тишине Царствия Индрика.

Перед вратами Марья остановилась: высокие брёвна покрывали древние руны и тускло светящийся мох; пространство между ними мерцало ажурным кружевом ворожбы.

– Нам пора, дочь Леса. – Дрозд закружил вокруг Марьи. – Хорс вот-вот опустится в Нижний Мир, и начнётся Вече.

– Подожди, птица, – прошептала русалка и тяжело вздохнула, опершись на тояг. Дрозд опустился на посох Марьи. – Страшно мне вот так в Свет явиться. Чувствую теперь, будто вновь человеком стала. И страх, и боль, и обиду, и радость, и… – тут Марья запнулась, вспомнив о Светозаре. От мысли о том, кем он теперь стал, сжималось даже её мёртвое сердце. И она была в том виновата – из-за неё погиб сварогин, в душе которого был настоящий свет. – Знаешь, птица, – вновь обратилась к Дрозду Марья, – когда ты живёшь во мраке, все чувства мертвы и всё видится иначе. Даже тлеющие угли собственного света – смотришь на них со стороны, а душа молчит. Вот что делает нас мёртвыми – бесчувствие. Чувства же – буря, и я не могу к ней привыкнуть.

– Привыкай, Марья, – пропел Дрозд, – но быстро. Времени у нас нет. Поступок Светозара не должен быть напрасным.

Русалка хмуро посмотрела на Дрозда.

– Я спасу его, птица, – ледяным тоном сказала она. – Я не смогу быть берегиней с таким камнем на сердце.

– Только сначала, как обещала, спаси Лес. – Дрозд указал крылом в сторону врат и вспорхнул. – Нам пора.

Марья кивнула, вздохнула и зашептала: теперь ей было ведомо Слово Леса, как его дочери. И, вторя шёпоту русалки, ворожба, хранившая древние врата, осыпалась мхом, открывая взору Великую Поляну.

Перед Марьей предстало огромное поле, освещённое жёлто-зелёными огнями; медно-алое небо заката покоилось в ажурной оправе далёкого леса. Марья замерла в нерешительности: Великая Поляна была оживлена – и лешие, и берегини, и вилы явились на Вече. Подле врат, в которых стояла русалка, тёк тоненький ручеёк – Белая река сливалась с лесом, Русалочье озеро осталось далеко в чаще.

Дрозд прощебетал, и Марья, решившись, прошла между брёвен-врат. Как только русалка ступила на жухлую траву Великой Поляны, наворожённая тропа позади неё исчезла, а ближайшие к частоколу лешие обернулись и ахнули.

– Русалка?! – удивился маленький полевик, невольно пятясь назад. – Как так-то?

– Какая русалка? – отозвалось из толпы.

– К нам пожаловала нечисть! – рыкнул один из елмаганов, грозно потрясая копьём.

Толпа волновалась, лешие рычали, берегини возмущались, а вилы тихо шептались.

Марья остановилась, крепче сжав тояг; Дрозд кружил над её головой.