Искажение - Вадим Панов

Первая глава МАКАМ II. ЛЕТИ, МОЯ ДУША Лети, моя любовь, И крови не жалей, Брызгами, струями, Да в полнолунии я. Брызгами, струями, Да в полнолунии я [1].

INGRESSO

Предательство.

Оглушительное. Жестокое. Беспощадно бьющее наотмашь…

Предательство.

Как можно его простить? Нужно ли прощать? Кому нужно? Тому, кто предан? Той, что предана? Зачем нужно? Что сотворит прощение с растерзанной душой? Склеит? Соберёт по кусочкам? Вернёт «всё как было»?

Что сотворит прощение с чувствами? С теми, которые стали чёрным отражением самих себя и наполняют почерствевшую душу терпким ядом тьмы. С теми, которые шипят змеями и требуют: «Убей!» С теми, которые заставляют видеть только мрак…

Что сотворит прощение с болью?

Приглушит?

Сможет ли прощение утолить ту жуткую, режущую муку, заставляющую жалеть о том, что родилась?

Сможет?

Ведь душа опустела, а затем наполнилась невыносимым: болью, страданием, обидой… Наполнилась тёмным и неприятным, мерзким, как прикосновение к бородавке на остывшем трупе. И эта жуткая тёмная жижа, забурлившая в пустоте преданной души, заставила Ксану броситься по вечерним улицам прочь. Куда? Прочь. От кого? Прочь. Зачем? Прочь. Не было ни цели, ни плана, ничего…

Ничего вокруг не было, даже мира.

Только желание спрятаться, убежать от людей и особенно от того, кто сжёг её чувства на костре своей подлости.

«Борис, как ты мог?!»

Присланное видео заставило позабыть обо всём на свете, наплевать на дела и обязательства, ударило топором палача, и оглушённая Ксана побежала, а потом побрела по безлюдной Смоленской набережной, роняя слёзы на равнодушные камни.

Горькие слёзы.

Пока – горькие.

Проклятое сообщение застало женщину в Пассаже, заставило покраснеть, потом побелеть и закусить губу, чтобы не закричать. Крепко закусить, до крови. Продавцы замерли, поражённые ужасной мимикой, и Ксане показалось, что все они – оба менеджера, помогавшие выбирать туфли, и кассир, – все они только что с удовольствием посмотрели проклятое видео и в глубине души потешаются над богатой, но обманутой женщиной. И встреченная на эскалаторе парочка – тоже посмотрела, поэтому они так улыбаются, глядя на неё… И охранник. И продавец кофе…

Все.

Все!

Все!!

Все посмотрели и все обсуждают: её, рогатую дуру, и его – умелого любовника.

Ксана выскочила из Пассажа, оттолкнув худощавого мужчину в дорогом костюме, побежала, куда-то повернула, потом ещё раз, оказалась в переулке, в каких-то дворах, перечёркнутых заборами и автомобилями, добралась до набережной, перешла дорогу – не видя ничего перед собой, заставила водителя проезжавшей машины резко затормозить и громко выругаться в окно, а затем свернула к Бородинскому. Не специально. Она просто снова «куда-то» пошла. Вновь оказалась на проезжей части, вызвав очередную порцию ругани от водителей, поднялась на мост и остановилась примерно на середине. Замерла, оперевшись на парапет, некоторое время плакала, не отрывая взгляд от чёрной воды, затем достала телефон и вновь посмотрела видео.

И негромко завыла, проклиная всё на свете: и себя, и похотливого Бориса, и чувства, которые она к нему испытывала.

Предательство.

Что может быть хуже?

Что может быть страшнее?

На видео – довольное лицо девки, с которой Борис сейчас кувыркается в Париже. Его новая секретарша, гадина, появившаяся в офисе два месяца назад. На видео отчётливо слышны слова, которыми Борис ласкает любовницу – такие же слова он дарил ей… На видео – их стоны, смех…

Предательство – это унижение.

И потеря веры: в себя, в людей, в любовь. Вера сгорает в тёмном пламени, и приходит пустота, обращая всё вокруг в чёрное.

Окутанный ядовитым облаком мир падает в пропасть… Да и что он такое – мир? За что в нём стоит цепляться? Что пройдёт испытание временем и не превратится в жуткую боль?

Неужели мир – это боль?

И последовательное разрушение всего, что было дорого…

Ксана судорожно всхлипнула.

А в следующий миг накатило чувство невыносимого одиночества. К кому пойти с бедой? Кто выслушает и не запустит грязную сплетню? Кто окажется искренним? Подруг у Ксаны хватало, но сейчас она не хотела видеть ни одну из них. Гордость не позволяла. Она привыкла считать себя умнее и удачливее, становилась звездой любого общества, а рядом с Борисом засверкала в разы ярче. Их называли идеальной парой…

Предательство…

И теперь, когда Ксане отчаянно требовалось утешение, ей не к кому было обратиться: чужая грусть будет фальшивой, а поддержка – злорадной.

И молодую женщину окутал подлый страх. Страх нашёптывал, что выхода нет. Страх умножал вечерние сумерки до непроглядной тьмы. Страх заползал в душу и красил пустоту в чёрный цвет.

Страх знает, когда приходить, умеет выбирать время. Один на один страх побеждает всегда.

А Ксана была одна.

Сейчас.

В самый ужасный момент жизни.

Падая в пропасть…

Женщина вновь запустила на смартфоне проклятый видеоролик. Не хотела его смотреть. Не могла его не смотреть. Горе кромсало душу Ксаны, но она не могла не смотреть.

На предательство.

На лёгкий дымок, вьющийся над костром, в котором сгорели надежды, мечты и планы…

На свою жизнь. Которая, как ей в тот миг показалось, закончилась.

Сейчас Ксана не представляла, что можно начать сначала, найти того, кто не обманет, и обрести с ним счастье – слишком уж её оглушило.

Смартфон скользнул из руки и полетел во тьму, сверкнув на прощанье безжизненным светом. Исчез тихо, без всплеска. Унёс проклятое видео, но оно осталось перед внутренним взором Ксаны.

Словно огненное клеймо.

Смартфон растворился в ночной воде, по которой ползли отражения московских окон, медленно тонущие во тьме. В холодной и злой тьме, которая туманом поднималась над рекой, подбираясь к женщине, обратившейся сгустком чёрного горя. Тьма зашептала нечто неразборчивое, но утешительное… обещающее… Тьма улыбалась мраком ночи и звала. Призывала… говорила, что нужно сильнее перегнуться через парапет, чтобы лучше слышать… чтобы разделить с ней вечное движение в ночи… чтобы…