Волчья тропа - Даха Тараторина Страница 10

Денёк оказался на удивление погожим. Если не думать о нагоняющих нас убийцах, а представить, что мы просто гуляем по лесу, так и вовсе замечательным. Карабкаться по холмам вдоль речки было не слишком приятно, зато вряд ли преследователи сочтут нас настолько дурными. Выбирая между бегством в тёплую Морусию и неспешной прогулкой по хожему тракту мы предпочли кривые берега Рогачки. Ну точно дурные!

— Давай-давай! — подбадривал меня муж, — на том свете отдохнёшь!

— Благодаря тебе я могу на нём оказаться куда раньше запланированного, — огрызалась я, взбираясь на очередную кручу. — Как думаешь, по пути будут ещё деревеньки?

— Наверняка. Возле Малого Торжка и Городища много должно быть. Жаль, мелкие. Народ последнее время в города подаётся на заработки. По домам старики да дети остаются. А у них память цепкая. Запомнят и как пить дать сдадут при случае. И ладно бы за вознаграждение, как преступников. Нет, за идею ратуют! Такие одними сплетнями и живут.

Я разочарованно вздохнула.

— А я надеялась заночевать в какой-нибудь. Мяса бы в дорогу прикупили — у меня денежка кой-какая есть.

— Ну не вечно же нам по лесам ходить, — сжалился муж, — давай так: если наткнёмся, зайдём. Я обернусь и в лесу заночую, а ты выдашь себя за какую-нибудь блаженную.

— А чего это за блаженную? — возмутила я, — я, может, буду купеческой дочкой, бежавшей от нежеланного замужества. Или мужа бросившей, потому что он меня обижает! — я показала Серому язык в подтверждение слов.

— Да хоть земным воплощением Рожаницы[iv]! Блаженных хуже запоминают и лучше привечают.

Я вздохнула, признавая поражение. Впрочем, селение встречаться не спешило.

Деревня оказалась на другом берегу реки. Мы бы её миновали, не возжелай я вытряхнуть сучья из волос на вершине одного из холмиков. В поздних летних сумерках было не разглядеть светящихся окошек, зато струйка дыма явственно тянулась в небо серой пуповиной.

Я указала пальцем в сторону деревни.

— Туда. Сегодня я хочу спать на мягком.

Серый пожал плечами:

— Ври, что ты, наоборот, в Морусию.

— Да уж своим умом дойду!

Как заботливый муж, Серый ответственно помог мне перебраться на другую сторону реки. Странно, что не было мостков, да и ни одной тропки от деревни к реке мы не заприметили. Да кто вообще в такой глуши строится? Вокруг лес сплошной, а до ближайшего тракта идти и идти. Впрочем, тропку по темноте мы могли и не разобрать, а мостки наверняка есть дальше по реке. Вытерпев издевательства мужа, с нескрываемым удовольствием накручивающего на меня одну за другой все имеющиеся тряпки (да ни один уважающий себя блаженный в такую погоду не станет в десяток платков кутаться!) и разрисовывающего лицо незаразными, но пугающими струпьями, я решительно направилась к домикам. Серый наскоро освободившийся от одежды и перекинувшийся в волка, теперь смотрел на меня откровенно щенячьими глазами и, люби он меня чуть меньше, точно бы никуда не отпустил.

Тропинки от деревни и правда не было — всё заросло некошеной, по меньшей мере, с весны травой. Да и деревней селение сложно назвать — три двора, два из которых выглядели заброшенными. Поодаль чернели развалины других зданий: не то деревенька когда-то была крупнее, да обмельчала, не то кто-то сарай затеял строить — в темноте не разберёшь. По-настоящему жилым выглядел только один дом: большой, видимо принадлежит местным богачам, явно добротнее соседей, из крепких, надолго сложенных брёвен. Из окон едва заметно пробивался свет лучины, а то и печных углей — очень уж тусклый, из трубы шёл дымок. Я принюхалась: вкусно пахло жареным мясом. Жаль, ветер гнал запах от реки, иначе Серый точно бы не утерпел и пошёл со мной. Я мысленно прикинула содержимое пригревшегося за пазухой кошеля. С десяток медных монет и три серебрушки. Столько же или чуть больше спрятано в сумке, оставшейся у мужа. С лихвой хватит на ночлег и ужин, если местные жители решат содрать денег с бедной странницы, да ещё и закупиться завтра чем повкуснее червивой крупы останется.

Я кокетливо постучала в дверь костяшками пальцев. В ответ на звук в доме что-то упало, покатилось по полу. Послышались торопливые шаги: сначала по комнате — шмыг-шурх, будто кота спугнули, потом в сенях. Кажется, хозяева никак не ожидали гостей.

— Кто тут? — глухой голос у самой двери.

— Сами мы не местные, — затараторила я, — странствующая нищенка, без дома, без семьи, впустите на ночлег, подсобите, чем можете!

За дверью зашебуршало, запыхтело. Открыла старушка, настолько худая и болезненная, что я постыдилась строить из себя побирушку. Поверх явно древнего, местами в пятнах, платья она накинула цветастый платок, прикрывавший грязные редкие волосы, выбивавшиеся паучьими лапками.

— Доброго вечера, хозяюшка! Путь в Морусию держу, да с дороги сбилась. Не подскажите, куда мне? — завершила я свою легенду.

— Конечно, доченька! — обрадовалась старушка, озираясь по сторонам. Видать, крепко я её напугала — никак не поверит, что за углом не прячется отряд вооружённых мужиков. — Ты проходи, проходи. Притомилась никак с дороги? Пойдём, я тебя накормлю-напою. Хоть отдохнёшь чуть.

Обрадованная радушием, я переступила порог. В сенях было темно, хоть глаз выколи. Под ногами путался какой-то мусор (не со старушки, живущей в глуши, чистоты требовать), несколько раз приложилась лбом обо что-то крупное, тяжёлое, вроде засоленного сала. Облизнулась. Всё-таки в этом доме не бедствуют — удачно зашла. В комнате чуть посветлело, но толком мало что удавалось разобрать: растопленная печь, в устье весело шкварчала сковородка с чем-то явно мясного происхождения, огромный стол тёмного дерева с трудом помещался в комнате, лавки с накиданными тряпками, да пара дверей в соседние комнаты.

— Гля, дед, кого к нам принесло! — обратилась старушка к лавке.

Ворох тряпок внезапно зашевелился и выпустил росток ладони. Ладонь отбросила с лица накидку и явила миру улыбающегося щербатым ртом дедка. Показалось, бедняга зарос паутиной, но колышущиеся от печного тепла белёсые нити были волосами и здоровенной (ох и гордился небось по молодости!) бородой, уходящей в пододеялье. Старичок словно прямиком из избы рос: не поймёшь, где заканчивается лавка и начинаются оплетённые тряпками ноги. Только по-детски розовый провал рта, алевший в круге седой растительности, подтверждал, что лицо у дедка самое что ни на есть человеческое.

— Ай! — восхитилось продолжение лавки, — А мы уж решили, что не видать нам больше живой души!

Дед так радостно рассмеялся, шамкая своим детским ртом, что я поёжилась и невольно пожалела, что оказалась той самой душой.

— Что стоишь истуканом? — прикрикнул хозяин дома на жену. — Уважь гостью, на стол накрой. А ты, деточка, садись, садись. В ногах правды нет, это я тебе как на духу скажу!

Седой то ли захохотал, то ли надрывно закашлялся, стукнув кулаком по ногам. Те даже не шелохнулись в ответ на жестокий удар. «Неходячий!» — поняла я. Бедная старушка… Как же она с ним одна-то?