Романовы - Надин Брандес Страница 10

Я собрала охапку полотенец и зашагала к солдатским казармам. Прошла мимо Ольги, которая укладывала в саквояж швейный набор.

– Настя, что ты делаешь? Надень пальто!

– Через минуту! – Я вышла из прихожей и поспешила по коридору. Только два солдата оставались в своих комнатах, затягивая пояса и шевеля мокрыми от яиц ногами в липких сапогах.

– Вот полотенца, – прощебетала я.

Один из них закатил глаза и пронесся мимо меня. Другой схватил полотенце и вытер ногу, прежде чем сунуть ее в сапог. Даже не поблагодарил.

Уходя, он выдавил из себя одно-единственное слово.

– Швыбзик.

Это прозвучало вовсе не как милое прозвище, которым называли меня родные. Но все равно заставило меня улыбнуться. Они знали, что это была я. Так им и надо. Если они даже не заметили подброшенные яйца в собственной обуви, как надеются защищать русский народ?

Я бросила полотенца на пол, едва комната опустела, и поспешила к кровати Заша. Его вещи аккуратно лежали на койке – свернутая постель под опрятным, застегнутым на пряжки ранцем, рядом шинель.

Это был не просто организованный солдат. Скорее, солдат, готовый уйти. Он присоединится к нам в поезде. Тогда я смогу обыскать его вещи. Потребовалась невероятная сила воли, чтобы не разорвать его ранец, но лучшие чертенята терпеливы. Тем не менее я похлопала по нему, сдавливая все выпирающие участки, проверяя, не обнаружу ли твердых предметов. Ни одна из выпуклостей не казалась круглой. Но матрешка была настолько мала, что поместилась бы даже в носке.

Сжав ранец в очередной раз, я наткнулась на что-то твердое. Оглянулась на дверь. Все органы чувств работали на пределе. Рисковать потерей матрешки было нельзя.

Я расстегнула ремни, удерживающие набитый ранец. Затем положила одну руку на то место, где впервые ощутила твердый предмет, и запустила свободную ладонь в отверстие. Аккуратно продвинула пальцы сквозь сложенную ткань, мимо маленькой записной книжки. Игрушка действительно была завернута в запасные носки. Ловкими пальцами я сдвигала их до тех пор, пока не ощутила гладкость дерева. Схватив игрушку, я очень осторожно вытащила ее, замирая и прислушиваясь к звукам со стороны двери.

По-прежнему тишина.

Наконец, с облегчением выдохнула и отдернула руку. Я сделала это. Нашла…

– Нет, – выдохнула я, переворачивая предмет в руке. Коричневая с серебром краска, толстый шар и остроконечная пробка.

Это была не кукла.

Это был пузырек… одеколона? Духов? Я вытащила пробку и понюхала. Запаха не было, но шар давил мне на руку своим плещущимся содержимым. Я окунула мизинец и прикоснулась к жидкости.

Когда я вытащила палец, у меня перехватило дыхание.

Чернила для заклинаний. Блестящие серебристо-радужные чернила для заклинаний.

Что делает бутылочка колдовских чернил в ранце у большевистского солдата? Магия вне закона! Если бы этот предмет обнаружился во время обыска, его передали бы Юровскому. Либо Заш нашел его и оставил себе, либо принес с собой.

Но большевики охотились на магов и убивали их. В этом не было никакого смысла.

Я сжала предательскую бутылочку. Это не матрешка, но, по крайней мере, то, что мне пригодится. То, благодаря чему я смогу помочь Алексею. И все-таки я была чертенком. Не воровкой. Как бы сильно мне ни хотелось заполучить эти чернила, я не могла позволить себе опуститься до кражи.

Я – Романова. И я буду достойна этого имени до самой смерти.

Я вернула пробку и положила флакон обратно, убедившись, что он оказался примерно на том же месте. Застегнула клапаны и положила ранец на край кровати, где он и был.

Я вышла из комнаты, радуясь, что не положила яйцо в обувь Заша. Прошлой ночью было не слишком удобно искать его в казарме, всматриваясь в каждое лицо, чтобы убедиться, что сапоги принадлежат ему. Но если он решит, что я на его стороне – или даже просто кокетничаю, – то может проявить доброту к моей семье. А если нет… Теперь у меня появилась возможность шантажировать его.

Мои каблуки застучали по коридору. Я знала, кого нужно обыскать следующим. Если игрушки нет у Заша, значит, он сдал ее Юровскому.

В прихожей бушевало безумие. Люди тащили чемоданы, слуги просили солдат помочь, но те не поддавались. Юровский руководил хаосом, и только половина толпы подчинялась ему. Распахнутая входная дверь впускала холод внутрь. На улице шел дождь.

Юровский был в пальто, с наплечной сумкой и вооружен – этого хватит, чтобы проводить нас до вокзала, но недостаточно, чтобы проехать с нами через пол-России. Я нашла его комнату – отдельное тесное помещение. Его вещи лежали сложенными, но не упакованными.

Я подбежала к ним, стараясь унять сердцебиение. Он не придет сюда. По крайней мере не сейчас. Я рылась в его вещах, разворачивая каждую рубашку, выворачивая каждый носок, ломая ногти еще на одних карманных часах, разрезая большой палец тонкими страницами дневника.

Никакой матрешки.

Никакой матрешки.

Никакой матрешки.

Впервые я подумала о том, что могу потерпеть неудачу. Подвести папу, подвести свою семью. Отец сказал, что игрушка может стать нашим спасением.

Без нее мы, возможно, погибнем.

Я наспех уложила вещи Юровского, глаза застилала паника. Нет. Нет. Нет. Где же она? Кто ее взял?

Идей больше не осталось.

Я вернулась в главную комнату, придавленная тяжестью поражения. Не могла смотреть Юровскому в глаза. Заш погрузил наши вещи в экипаж, который должен отвезти нас на вокзал Тюмени. Мое сердце замирало каждый раз при воспоминании о том, что мы едем в Екатеринбург. Город между привычной и дикой Россией, который гнездится в Уральских горах и является домом для самых суровых русских.

И вряд ли сможет стать домом для нас.

Я надела длинное серое пальто, путешествовавшее вместе со мной из Петербурга в Тобольск, а теперь и в Екатеринбург. Стянула пояс до такой степени, что он сжал все мои чувства, затаившиеся внутри. Ольга порхала по комнате в поисках каких-либо неупакованных вещей, о которых мы могли забыть. Видела ли она все нити жизни, которые мы оставляли позади? Груды воспоминаний, к которым мы никогда не вернемся? Сияние надежды, от которого мы отказывались?

Ее пристальный взгляд остановился на мне, и глаза сестры потеряли тревожную деловитость, взор смягчился. Она подняла руку, и я вдруг почувствовала себя маленькой сестренкой. Той малышкой, что стояла в толпе, потерявшаяся. Неудачница. Я неуверенно подошла к ней и взяла за руку, желая сказать, что подвела папу, но пока не в силах признать этот факт.

– Узы наших сердец… – прошептала она.

– …охватывают километры, память и время, – закончила я.

Мы прошли мимо Юровского к тарантасу – деревенскому безрессорному экипажу, который должен был отвезти нас на вокзал. Руки коменданта заняли угрожающее положение – одна на кобуре пистолета, другая на ремне маленькой сумки, в которой лежал приказ отправить нас в Екатеринбург. Он вытащил карманные часы, следя за секундами, дабы убедиться, что мы будем изгнаны вовремя.