Мир уршада - Виталий Сертаков Страница 10

Тогда я естественно ничего не поняла, но Мать волчица меня пожалела. Одна разожгла костер, не прикасаясь ни к чему руками. Само собой вдруг вспыхнуло сухое дерево, и я увидела в свете огня, как другая Мать кормит с рук винторогих. Меня это настолько потрясло, что я перестала дрожать. Мой отец и другие охотники тратили уйму времени и сил, чтобы к празднику поймать одно из этих красивых, но крайне пугливых животных.

— Твое сердце сжимается, потому что в тебе нет знаний. — Мать подтолкнула винторогую к воде и теперь почесывала за ухом огромного ленивца. — Разве ты не хочешь обрести знания? Смотри!

Я посмотрела, куда она показывала, и сердечко мое совсем остановилось. Сухое дерево разгорелось, осветив широкий неровный круг. Дальше этого круга черной бездной свистели, стонали и хохотали ночные джунгли. А у самого края замерла пещерная львица с двумя котятами. Она застыла, приподняв тяжелую лапу, из-под встопорщенных усов торчали влажные клыки. Что могли сделать две слабые старушки и ребенок против опаснейшего хищника? Но Мать Красная волчица засмеялась, что-то запела и пошла навстречу кошачьему семейству. Винторогие давно сбежали, и ленивец уполз вверх по лиане. Кажется, даже древесные лягушки прекратили орать. Львица растянулась на влажной траве и лизнула старухе руку. Ее котята терлись у ног моей будущей наставницы. Вторая Мать небрежно приложила ладонь к следующему сухому стволу, и он тут же вспыхнул. Пещерная кошка вздрогнула и попятилась.

— Не бойся, — приказала старуха. — Подойди и погладь ее. Погладь ее котят. Самое время им запомнить запах новой волчицы.

Я подошла и погладила. Лапа львицы была втрое толще моей ноги. Я тоже так хочу, подумала я. Хочу их кормить с рук и никого не бояться.

Потом одна из Сестер волчиц водила меня далеко на юг, и мама отпустила меня, не возражая и не собирая в дорогу. Одно из требований Матерей — Красная волчица всегда готова в путь, ей не нужны вещи и сборы. Ведь Красный волк — один из самых редких хищников, он невероятно хитер и осторожен. Всем известно, что Красные волки существуют, но нет охотника, кто гордился бы шкурой зверя. Так объясняла мне Сестра, пока мы спускались к жарким пескам пустыни.

Я видела каменных баб, видела колодцы и ступенчатые храмы, брошенные теми, кто давно покинул оболочку тела. Видела их кости, занесенные песком. Но мы проделали двухнедельный путь не за этим. Сестра привела меня в тень упавшей статуи, к норе огненного скорпиона. Она дала мне пожевать корень, подозрительно похожий на тот, который я уже грызла ночью у реки. Не помню, что на сей раз сказала волчица. Кажется, что это не защитит от яда, но поможет проявить дружелюбие. Следовало дружелюбно попросить у самки скорпиона одного из ее деток, не больше не меньше.

Огненные скорпионы не водятся на Хибре, а самые крупные из тех пород, что водятся, едва закроют хвостом мужскую ладонь. Про Зеленую улыбку я вообще промолчу; там живут только те твари, которым позволили, и кого классифицировали ученые из университетов. Зеленая улыбка очень удобна и безопасна, но смертельно скучна…

У самки огненного скорпиона как раз вылупились детки. На спине она несла штук пятнадцать трепещущих, почти прозрачных созданий с липкими клешнями и черными иглами на кончиках загнутых хвостов. Каждая из деток была в длину с мою руку, а мне едва исполнилось шесть лет. Самка давно заметила наше присутствие, она забилась поглубже в щель между плитами гранитного фундамента и выставила наружу хвост. Детки ползали по ее огненной, блестящей спине.

Будь я на пару лет постарше, игры с хищниками закончились бы плачевно. Но Матери волчицы недаром четырежды в год пробегали по деревням, чтобы вовремя выхватить ребенка из родительских рук. Я еще не научилась бояться, зато была открыта для учебы. Как меня научили, одной рукой я схватила за кончик хвоста скорпиониху, а другой — одного из детенышей. Потом отпустила взрослую самку и отпрыгнула в сторону. Отпрыгнула не совсем ловко, растянулась на камнях и чуть не придавила свою добычу. Маленький скорпион ущипнул меня клешней, но я не выпустила смертоносную иглу из кулачка. Сестра волчица похвалила меня, а потом очень просто, без напряжения, взяла скорпиона у меня из рук и посадила в мешок. Мы пошли домой. Много времени спустя я осмелилась спросить, что за корень мне давали жевать, потому что после этих случаев никакую горечь мне в рот не пихали. Мать волчица посмеялась и показала мне дикий лесной сельдерей. Я засмеялась в ответ, потому что к тому времени уже умела переплывать любые реки и забирать детенышей у любых хищников.

Без всяких нелепых кореньев.

Родители не препятствовали отлучкам, потому что это великая честь — отдать дочь в обучение Матерям. От старух пахло мертвой рыбой и сладким, дурманящим табаком. Моя мать их панически боялась. В темноте я слышала, как колотится ее сердце. Она боялась за меня и двоих моих сестер. Кажется, у меня было две сестры и брат. Впрочем, точно не помню; я вижу свое детство, как смутное отражение в пыльном изогнутом зеркале. То на песчинку возникают из глубины ясные очертания, то снова все затуманивается, покрываясь рваными пузырями.

Кажется, мать боялась колдуний, и, кажется, в доме плакали мои сестры. Вот и все. Дом постанывал на сваях, и вдоль стены двумя шеренгами вышагивали термиты. Одна шеренга поднималась вверх, такое же войско спускалось навстречу. Я смотрела на термитов, сжимала зубы от боли, когда косматые старухи больно тыкали спину, и молила: «Только не меня, не меня, не меня…»

Зимой они меня забрали, я подошла им больше, чем сестры. Домой я больше не вернулась, а мой отец получил право не снимать белую маску на торжествах Посоха и Гневливой луны. Мама получила несколько жирных кроликов и прирученного паука-птицелова. Это высокая честь, когда семья дарит обществу новую колдунью, народ уважает родителей девушки. Так было всегда. Пусть смеются те, кто никогда не жил во владениях Леопардовой реки. Пусть смеются прусские профессора в париках, пускающие слюни над колбами в университетах. Пусть смеются благородные персы, покуривая шишу. Пусть недоверчиво бубнят честные склавены, кланяясь своему кресту, пусть считают варварством и грязью обычаи джунглей. Пусть. Я им прощаю.

Они никогда не видели, как Матери волчицы выгоняют из человека белого уршада. На всех трех твердях страшатся уршадов, страшатся сами обернуться отцом последышей, но никто, кроме наших женщин, не берется изгнать беса до того, как он полностью овладел человеком. Уршады встречаются четырех видов, но только белого можно изгнать бескровным способом, и то, если унюхаешь его заранее. Поэтому к нам часто приходили люди из родственных кланов, кочевники с предгорий и даже иногда добирались узбеки из далекой Бухры. Эти платили лучше всех, особенно если удавалось поймать белого уршада на раннем сроке. Красных и бородавчатых уршадов остановить и выгнать почти невозможно, они развиваются в теле человека слишком быстро, прорастают всюду и способны даже имитировать речь, но недолго, два дня. Уршад, распавшийся в нижнем зале биржи, относился к бородавчатым, судя по виду последышей. Колдуньи Леопардовой реки умеют унюхать и убить красного и бородавчатого уршада заранее, но убивать его приходится вместе с человеком.