Леди и война. Пепел моего сердца - Карина Демина Страница 10

Растут ресницы.

Тянется шея, неестественно длинная, и я не могу отделаться от ощущения, что это создание вот-вот расплывется, как воск по полу.

— Сто пятьдесят шесть часов тринадцать минут, — уточнило оно, отлепляясь от стены. — Вероятность полного выздоровления Кайя девяносто девять и девятьсот семьдесят шесть тысячных процента.

Я знала, что он жив, но все равно не сумела сдержать вздоха облегчения.

Как будто стальное кольцо вокруг сердца разжалось.

Сто пятьдесят часов? Это шесть дней и еще немного.

Продержимся?

Обязательно.

— Система полагает необходимым распространение данной информации, как средства понижения уровня агрессии внутри популяции.

Люди, узнав, что Кайя жив и скоро — определенно скоро — появится, не станут воевать.

Вот только вряд ли лорд-канцлер поспешит выполнить рекомендацию.

— Система полагает необходимым предупредить объект, — Оракул, а я не сомневаюсь, что вижу именно его, повернулся к лорду-канцлеру. И разворачивался он всем телом, словно позвоночник его не обладал и минимальной подвижностью. — Действия объекта способствуют развитию кризиса, угрожающего стабильности системы.

— Система ошибается.

Кормак возражает?

Ладно, он нормально воспринял появление Оракула из стены, и в принципе не выказывает удивления, которое должно бы быть — это объяснимо. Если Оракул появлялся прежде, то Кормак мог с ним встречаться. Но возражать…

— Накопленный массив информации позволяет системе создавать прогнозы высокой степени точности.

А вот мне под взглядом Оракула неуютно. Взгляд этот лишен выражения, так смотрит камера.

Или оптический прицел.

— Система отслеживает нахождение объекта в данной локации. Система будет предупреждена при смене объектом места пребывания.

То есть за мной следят, точнее наблюдают?

И как к этому следует относиться?

— Система не враждебна объекту. Система предлагает к реализации сценарий ожидания с благоприятным прогнозом разрешения основных конфликтов.

Что ж, иного варианта у меня все равно нет.

— Система испытывает затруднения в полноценной реализации визуального модуля вследствие повреждения основных контуров системы данной локации. Время контакта системы ограничено.

Пожалуй, это можно было бы счесть и предупреждением, и извинением, и прощанием.

Он не стал уходить в стену, но просто рассыпался, причем песка на ковре не осталось.

Иллюзия?

Голограмма?

Что это вообще было? Визуальный модуль.

— Ваша Светлость, надеюсь, понимают, что эта система не вмешивается в дела людей? — вежливо поинтересовался Кормак, прежде чем удалиться.

Намек на то, что к рекомендациям Совет в его лице не прислушается?

И что за оставшиеся шесть дней сделает все возможное, чтобы добраться до меня. Кормак не умеет проигрывать. А еще ему известен крайний срок.

— Это вам, — сказал он, протягивая Сержанту сложенный вчетверо лист. — Возможно, вы убедите леди проявить благоразумие. Или проявите сами.

Я не стала спрашивать, что было в письме.

Менделеев долго доказывал своей жене, что на первом месте должен стоять водород, а не жена и дети.

Жизнь замечательных людей, или правда о мужских доминантах.

Туман. Рыхлый, творожистый.

Непроглядный.

Он проглатывает звуки: всплеск весла, скрип древесины, увязшей в мокром песке. Вздох человека.

И Тиссе страшно разжать руку, потому что она вот-вот потеряется в этом тумане. Желтый корабельный фонарь давно потерялся, и теперь Тисса, пожалуй, не могла бы сказать, в какой стороне осталось судно. И как гребцы найдут обратный путь?

Урфин уверял, что найдут.

И что ночь самая подходящая для высадки. Небось, в такую ночь стража и близко к берегу не сунется. Люди Аль-Хайрама беспрепятственно заберут груз, а Урфин — лошадей.

Всего-то надо — преодолеть полмили чистой воды. И еще две до дороги.

Воду преодолели, но люди почему-то не спешили покидать лодку. Напротив, словно ждали кого-то или чего-то, напряженно, готовые не то бежать, не то напасть. И Урфин, высвободив руку, накрыл ею палаш. Но вот раздался протяжный свист и птичий плач, на который ответили лисьим тявканьем.

— Идем, — Урфин спрыгнул в воду и, закинув сумку с немногочисленными вещами, подхватил Тиссу на руки.

До сухой земли три шага.

— Держись меня. Не разговаривай. Если вдруг что-то пойдет не так, падай на землю.

Что пойдет не так?

Вопроса Тисса не поняла — она не знала этого языка, но сам тон был враждебным. И Урфин ответил на том же наречии ничуть не более дружелюбно.

Еще фраза.

Ответ.

Почти ссора, и туман отползает за плечи огромного человека, почти столь же огромного, как лорд-протектор, но куда более страшный. Наверное, так выглядят великаны из нянюшкиных сказок. Голова-валун, лысая, бугристая, покрытая шрамами и насечками, утоплена в плечи, на каждом из которых по сундуку. Он бос и одет лишь в полотняные штаны, а медвежья шкура, заменяющая плащ, вряд ли способна защитить от ветра.

— Не бойся, — шепотом сказал Урфин.

Существо — Тисса всерьез усомнилась в принадлежности его к человеческому роду — замерло в трех шагах. От него смердело потом, жиром и козлиной шерстью.

Оно раскачивалось и ворчало.

— Спокойно, Агхай. Свои.

Разве оно понимает?

Понимает.

— Груз — туда. Туда, — Урфин указал в сторону лодки.

Существо кивнуло, развернулось и неторопливой, какой-то утиной походкой двинулось в туман.

— Идем. Лошади ждут.

Две. Пегий мерин с впалой грудью и вполне крепкая, округлая кобылка.

— Получше не нашлось? — Урфин осмотрел лошадей придирчиво, хотя было ясно, что с его кирийским жеребцом они ни в какое сравнение не идут.

— Ты сам хотел неприметных, — ответил туман. — В городе поменяешь.

— До города еще доехать надо…

Урфин подсадил Тиссу и, убедившись, что падать она не собирается — в мужском седле сидеть было не в пример удобней, чем в женском — выпустил-таки. Только предупредил:

— Держись рядом. Тут лиг пять до села. Переночуем.

Пять лиг — немного, но Тисса давно не ездила верхом.

Кобылка шла тряской рысью, и подковы звонко цокали по камням. Туман почему-то не спешил проглотить и этот звук, словно им вычерчивая на земле след, по которому двинется погоня.