Князь Света - Роджер Желязны Страница 10

Вместо него возник гигантский коброид. Его головараскачивалась вдвое выше самого рослого из монахов, серебристый капюшонраздувался; изогнувшись в виде огромного S, он готовился к смертельному выпаду.

Яма не обратил на него никакого внимания, его сумрачныйвзгляд, зондируя, словно жало ядовитого насекомого, буравил единственный глазМары.

Коброид поблек и рассеялся, так и не завершив своего броска.Яма шагнул вперед.

Мара отступил на шаг.

Они замерли так, и сердца их бились — раз, другой,третий, — прежде чем Яма сделал еще два шага вперед, и Мара опятьотступил. На лбу у обоих сверкали капельки пота.

Нищий явно подрос, волосы его стали заметно гуще; телоокрепло, а плечи раздались вширь. Движения его обрели некую грацию, которойранее конечно же не было и в помине.

Он отступил еще на шаг.

— Да, Мара, перед тобой бог смерти, — процедил Ямасквозь крепко сжатые зубы. — Павший я или нет, в глазах моих — реальнаясмерть. И тебе придется встретить мой взгляд. За спиной у тебя стена, и дальшепятиться будет некуда. Смотри, силы уже начинают покидать твои члены. Холодеюттвои руки и ноги.

Зарычав, Мара оскалился. Загривок его толщиной поспорил бы сбычьим. Бицепсы напоминали бедра взрослого мужчины. Грудь — как наполненнаясилой бочка, ноги попирали пол, словно стволы платанов в лесу.

— Холодеют? — переспросил он, вытягивая впередруки. — Этими руками, Яма, я могу переломить пополам гиганта. Ты жевсего-навсего изношенный бог падали, не так ли? Твой сердитый взгляд исподлобьяспособен исторгнуть душу у старца или калеки. Ты можешь заморозить глазамибессловесных животных или людишек низших каст. Я настолько же выше тебя,насколько звезды в небе выше океанских бездн.

Руки Ямы в алых перчатках, словно две кобры, обрушились емуна шею.

— Так отведай же той силы, над которой ты насмехаешься,Сновидец. С виду ты переполнен силой. Так используй же ее! Победи меня несловами!

Руки Ямы начали сжиматься у него на горле, и лицо Мары, егощеки и лоб зацвели алыми пятнами. Глаз, казалось, вот-вот выкатится из своейорбиты, его зеленый лучик судорожно обшаривал окоем в поисках спасения.

Мара упал на колени.

— Остановись, Бог Яма! — с трудом выдохнулон. — Не убьешь же ты себя?

Он менялся. Черты его лица заколебались и потекли, будто онлежал под покровом бегущих вод.

Яма посмотрел вниз на свое собственное лицо и увидел, какего руки вцепились ему в запястья.

— Вместе с тем, как покидает тебя жизнь, Мара, растеттвое отчаяние. Не настолько уж Яма ребенок, чтобы побояться разбить зеркало,которым ты стал. Пробуй, что у тебя там еще осталось, или умри как человек, всеравно именно это и ждет тебя в конце.

Но еще раз заструилась над Марой вода, и еще раз изменилсяон.

И на сей раз заколебался Яма, прервался вдруг его напор.

По его алым перчаткам разметались ее бронзовые кудри.Бледно-серые глаза жалобно молили его. На шее у нее висело ожерелье извыточенных из слоновой кости черепов, своей мертвенной бледностью они почти неотличались от ее плоти. Сари ее было цвета крови. Руки почти ласкали егозапястья.

— Богиня! — шепнул он.

— Ты же не убьешь Кали?.. Дургу?.. — едва выдавилаона в удушьи.

— Опять не то, Мара, — прошептал он. — Разветы не знал, что каждый убивает то, что любил? — И руки его сомкнулись, ираздался хруст ломаемых костей.

— Десятикратно будешь ты осужден, — сказал Яма,зажмурив глаза. — Не будет тебе возрождения.

И он разжал руки.

Высокий, благородного сложения человек распростерся на полуу его ног, склонив голову на правое плечо.

Глаз его навсегда сомкнулся.

Яма перевернул ногой лежащее тело.

— Возведите погребальный костер, — сказал он монахам,не поворачиваясь к ним, — и сожгите тело. Не опускайте ни одного ритуала.Сегодня умер один из величайших.

И тогда отвел он глаза от деяния рук своих, резко повернулсяи вышел из комнаты.

Тем вечером молнии разбежались по небосводу и дождь, каккартечь, барабанил с Небес.

Вчетвером сидели они в комнате на самом верху башни,венчавшей собою северо-западную оконечность монастыря.

Яма расхаживал взад и вперед, останавливаясь всякий раз уокна.

Остальные сидели, смотрели на него и слушали.

— Они подозревают, — говорил он им, — но незнают. Они не посмеют опустошить монастырь бога, одного из своих, чтобы необнаружить перед людьми раскол в своих рядах, — по крайней мере, пока небудут вполне уверены. А уверены они не были, вот они и начали расследование. Этоозначает, что у нас еще есть время.

Они кивнули.

— Некоему брамину, отказавшемуся от мира в поискахсвоей души, случилось проходить мимо, и — увы, печальное событие, — онумер здесь подлинной смертью. Тело его было сожжено, прах развеян над рекой,что впадает в океан. Вот как все было… Ну а странствующие монахи Просветленногокак раз гостили здесь в это время. А вскоре отправились дальше. Кто знает, кудалежал их путь?

Так постарался принять как можно более вертикальноеположение.

— Божественный Яма, — сказал он, — это,конечно, сгодится — на неделю, месяц, может быть, даже больше, но история этапойдет прахом, как только первый из присутствующих в монастыре попадет в ПалатыКармы, подвергнется суду ее Хозяев. И как раз в подобных обстоятельствах кто-тоиз них может очень скоро попасть туда. Что тогда?

Яма аккуратно скручивал сигарету.

— Нужно все устроить так, чтобы моя версия сталареальностью.

— Как это может быть? Когда человеческий мозгподвергается кармическому проигрыванию, все записанное в нем, все события,свидетелем которых был он в своем последнем жизненном цикле, предстаютчитающему механизму его судьи столь же внятными, как и записи на свитке.

— Да, это так, — признал Яма. — А ты, Так отАрхивов, никогда не слышал о палимпсестах? О свитках, которые былииспользованы, потом подчищены, стерты — и использованы заново?

— Конечно слышал, но ведь разум — это не свиток.

— Неужели? — усмехнулся Яма. — Хорошо, но этуметафору употребил ты, а не я. Ну а все же, что такое истина? Истина — делотвоих рук.

Он закурил.