Окно в Европу - Михаил Ахманов Страница 10

– Кого там принесло, батенька мой? – спросил щуплый юркий человечек, еще не старый, но с изрядной лысиной и выпуклым лбом.

– Княжий воин приходил, – откликнулся Збых. – Не тревожься, Вовк Ильич, пустое дело! Сбруя ему нужна.

– Не Хайло ли? Голос вроде знакомый, – произнес второй гость, латынянин Марк Троцкус.

– Хайло, – кивнул мастер.

– Приятель мой. Не дале как вчера закусывали в «Золотом усе» да гостям варяжским морды чистили. И крепко!

Збых в удивлении уставился на Троцкуса.

– Вот не думал, братан Марк, что у тебя такие знакомцы! Он ведь из княжеских приспешников!

Лысоватый Вовк Ильич глянул на мастера с усмешкой и постучал пальцем по лбу.

– Плохо думаешь, батенька мой, плохо, а ведь знакомство-то не бесполезное! Этот Хайло из дворцовой стражи. Станет нашим человеком, так до князя-кровососа рукой подать! Сам его и порешит! К тому же братан Марк клянется, что он не из боярских сынов, а из трудового народа. Бедняк, пролетарий! И роста крупного, нам подходит.

– Прости, братан Ильич! Сплоховал!

– Впредь лучше мозгой шевели, – сказал лысоватый и хлопнул по коленке. – Ну, к делу! Верная ли это новость, Збых? Что князь и ближние его бояре хотят богов поменять?

– Верная, – кивнул мастер. – От слуги-чашника, что князю хмельное подносит. Еще решили они трех гонцов отправить, в Рим, Саркел и Мемфис, священства звать на диспут.

– На диспут! – повторил Марк Троцкус. – Пожалуй, не с религией это связано. Нет, не с религией, видит Юпитер! Ищут политические выгоды.

– Точно! Чуб, главный сыскарь, так и сказал: с новой верой прорубим окно в Европы!

– Религия – опиум для народа, – веско молвил Вовк Ильич. – А что до окна в Европы, так это правильная мысль. Надо, надо его прорубить, но не с помощью религии. Мы пойдем другим путем.

Три персоны, что собрались на кожевенном складе, были атаманами партии социалистов-большаков. Атаманами – это по-простому, чтобы народ понимал, а правильно они назывались партийным комитетом. Хоть Вовк Ильич был щупловат, да и Троцкус не отличался крепким сложением, вербовали они в соратники дюжих рослых мужиков, справедливо полагая, что революцию не свершишь без кулака, а кулак тот должен быть увесистым. Так что состояли в партии большаков рослые кузнецы и кожемяки, лесорубы, плотогоны и прочий народец, искусный в обращении с топором и молотом.

Партия, конечно, являлась тайной и стремилась к свержению самодержавия и боярской Думы. Планы были обширные: князя с семейством расстрелять, добро экспроприировать и установить республику на афинский манер, но без богачей-мироедов, а с демократией и с первым архонтом во главе. Эти затеи родились не на Руси, а в Греции и Риме, где, по причине теплого климата, демос – то есть народ – склонен к революциям и бунтам. Правда, римские власти мятежей не поощряли, так что Марку Троцкусу с его подрывными идеями пришлось отъехать из родимых палестин. Что до Вовка Ильича, то он приобщился к революционной мысли сначала студиозусом в Болонье, а после – в эмиграции, скитаясь по Европе, где масса умников мечтала дорваться до власти и осчастливить народ. Вовк Ильич и Троцкус ходили в главных атаманах партии, а Збых и остальные комитетчики были у них на подхвате, занимаясь кто агитацией, кто добычей финансов, кто газетой «Народная воля». Збых, к примеру, отвечал за разведку и связь с сочувствующими в княжеском дворце.

– Примутся веру менять, большая смута будет, братаны, – произнес он, поглядывая на вождей. – Людишки и так сильно злобятся на князя и бояр. Войну проиграли, налоги растут, тиуны лютуют, а купцы жиреют…

– Смута – это хорошо, – сказал Марк Троцкус. – Это как в Риме при последних консулах: верхи не могут, низы не хотят, и положение народа хуже обычного. Все кончается смутой, и тогда приходит Сулла. Мы!

– Сулла был один, а нас, братан, двое, – резонно заметил Вовк Ильич.

– С этим мы разберемся. Главное, вовремя ударить!

– Лозунг подходящий нужен, – молвил Вовк Ильич. – Такой, чтобы кровь закипела! Лозунг – дело архиважное! Пропечатаем его в листовках, чтобы поднять энтузиазм масс.

– Лозунг? – Марк на секунду задумался. – Лозунг еще в Афинах изобрели: землю крестьянам, заводы рабочим, а власть – первому архонту.

Но лысоватый покачал головой.

– То Афины, братан Марк, а то – Русь дремучая! Не подойдет для наших поселян и кожемяк. Проще надо, доходчивей! Скажем, так: грабь награбленное!

– Не слишком ли прямолинейно? – засомневался латынянин.

– В самый раз, батенька мой! – припечатал Вовк Ильич, стукнув по коленке. – А чтобы экспроприация шла успешнее, силы надо собрать вот так! – Он стиснул оба тощих кулака. – И тут нам очень пригодятся мстители народные, борцы за правое дело. Допрежь всего Васька Буслай и Стенька Разин с Волги. Надо их в Киев звать и в другие города.

– Помилуй, Ильич! – бледнея, воскликнул мастер Збых. – Они же воры и душегубцы! Что у того, что у другого руки по локоть в крови! За век не отмыть!

– Сперва сделаем революцию, а отмываться будем после, – строго произнес лысоватый. – Вот так, братаны!

– На первом этапе от воров большая польза, – добавил Марк Троцкус. – Мировой опыт доказывает, что пролетарии могут растеряться, а воры и разбойники точно знают, чего хотят. Кто еще у нас гуляет по большим дорогам?

– Алешка сын поповский да Пугач Емелька, – с неохотой молвил мастер Збых. – Еще Ермак Тимофеич и батька Махно… А недавно новый объявился, и кличут его то ли Мазепой, то ли Бандерой, то ли еще как…

– Вот! – с гордостью произнес Вовк Ильич. – Не оскудела русская земля героями! Всех поднимем! Всех созовем!

– Созовем и ударим! – подтвердил Марк Троцкус.

– Только под чьим главенством? – прошелестел Вовк Ильич. – Сулла, как сказано, один был, а нас…

Их взгляды на миг скрестились, а в глазах сверкнуло нечто хищное. Еще была в тех взглядах едкая насмешка, будто говорил один другому: не с твоим свиным рылом лезть в калашный ряд. Потом глаза лысоватого потухли, и он пробормотал:

– Рано портфели делить, батенька мой. Будет утро, будет пища!

С этими словами Вовк Ильич поднялся, кивнув соратникам, прошел в лавку, а после на улицу. Перед ним кипело и кружилось Торжище: одни покупали и продавали, другие собирали мзду с торгующих, третьи тянули что плохо лежит. Лес и мед, зерно и лен, меха и серебро, соль и кожа… При виде этого изобилия Вовк Ильич жадно втянул ноздрями воздух и произнес:

– Земля богата, народ трудолюбив, а порядка так и нету… Но ничего, ничего! Наведем!

Выехали поутру втроем. Хайло и Чурила – на боевых жеребцах, пегом и кауром, а варяг Свенельд, не любивший быстрой езды по причине объемистого брюха, – на сивом мерине. У каждого на боку сабля, при седле винтарь, за поясом пистолеты, а у Свенельда еще и секира в локоть шириной. Оба спутника Хайла были мужиками тертыми, в воинских делах искусными. Свенельд служил прежде у датского конунга, ходил на бриттов и фрязинов и отличался дивным умением резать глотки с одного замаха. Был он человеком мрачным, грубым, скуповатым, щедрым лишь на зуботычины, и потому Хайло доверил ему артельный кошель. Чурила, наоборот, считался весельчаком и балагуром, нрав имел легкий, любил песни играть, но стрелял при этом отменно. Годами он был много моложе Хайла и Свенельда, родился у самого тихого Дона и сохранил лихие казачьи повадки: мог палить из-под конского брюха, пикой колоть и проехаться стоя в седле. Хазар он знал лучше некуда – бабка его была хазаркой-полонянкой.