Инженер магии - Лиланд Экстон Модезитт Страница 10

— Для начала не так уж плохо, — холодно улыбается Лортрен. — Все сказанное верно, но, кроме того, я еще и стремилась заставить вас думать.

Интересно, видел ли отец ее такой — холодной и отстраненной? Кажется, он разговаривал с магистрой с особой любезностью...

— Вам не помешает усвоить, что у действительности имеются две стороны. Она такова, какова есть, но еще и такова, какой видится людям, и эти две стороны редко бывают одинаковыми. А почему? — на сей раз взгляд магистры падает на Тирена, юного поэта с лохматой каштановой шевелюрой.

— Ну, потому что... люди... им иногда бывает труднее поверить реальности, чем выдумке. Так?

— Неплохо, — голос Лортрен смягчается. — Действительно, многим из нас бывает трудно принять некоторые аспекты реальности, даже те, которые нам понятны. Пока дело касается одного человека, это не имеет особого значения, но обманываются не только отдельные люди, но целые селения, города и народы.

Взгляд Доррина смещается к окну, к быстро бегущим облакам, а мысли — к вопросу о машинах и неколебимой отцовской убежденности в том, что все они годятся лишь для умножения хаоса.

— Ты не согласен, Доррин?

— Нет... то есть, да. Я хотел сказать, что даже у нас на Отшельничьем весьма умные и сведущие люди порой оказываются во власти предубеждений.

— Вроде тех, которые я имела в виду, когда рассказывала об Основателях?

Доррин кивает.

— Кажется, ты имеешь в виду что-то еще.

— Ну, тут немножко другое... — запинаясь, говорит Доррин и умолкает. Поминать о машинах ему не хочется, а никакие другие примеры, как назло, не приходят в голову.

— А что скажут остальные? — спрашивает Лортрен, обводя взглядом класс.

Некоторое время все молчат. Потом темноволосая девушка, Лизабет, произносит:

— Мне кажется, Доррин имел в виду следующее: наша вера в то, что касается сегодняшнего дня, и в то, что касается прошлого, — не совсем одинакова. Это... как бы разные виды веры.

Шендр непроизвольно хмыкает.

— Такое возможно, — понимающе кивает Лортрен, — хотя я не уверена, что это так уж важно. Людям бывает непросто принять некоторые действия, события или поступки, особенно если это так или иначе затрагивает их самих. Поэтому, помимо всего прочего, я попытаюсь научить вас видеть собственные слабости и преодолевать их.

Доррин старается не хмуриться. Сам он предпочел бы научиться не преодолевать собственные слабости, а научиться убеждать других смотреть на них иначе.

— А теперь, — продолжает магистра, — я хочу, чтобы вы сказали, почему разница между тем, какими людьми были Основатели согласно преданиям, и какими они являлись на самом деле, так для нас важна.

По правде сказать, Доррин вовсе не уверен в том, что она так уж важна. Люди есть люди, и пусть они верят во что хотят. Однако слова магистры юноша слушает внимательно.

— Какова социальная основа Предания?

«Ну и вопросик, — думает Доррин, озирая маленькую классную комнату. — Ну какое вообще отношение может иметь Предание к нашему нынешнему положению? Вот уж воистину «Академия Драчунов и Болтунов». Впрочем, болтовня всяко лучше изгнания».

Кадара наматывает на указательный палец правой руки короткую прядку рыжих волос и слегка морщит лоб. Брид ерзает на сплюснутой под его весом кожаной подушке. Аркол тупо смотрит на утренний туман за полуоткрытым окном.

— Ну... — в голосе Лортрен слышится раздражение. — Мерган, отвечай ты. О чем оно вообще, это Предание?

— Ну... — бормочет, уставясь в пол, низенькая пухлая девушка. — Там про этих... про ангелов. Что они были женщинами и бежали с небес на Крышу Мира, где основали Западный Оплот, а потом и другие западные королевства.

— Ты ведь не из Хамора или Нолдры, а с Отшельничьего, — с осуждением говорит магистра. — Могла бы знать Предание и получше. Ну а ты, Доррин, можешь сказать, что уникального было в бежавших на землю — в наш мир — ангелах?

Доррин облизывает губы:

— Уникального... Ну... Они удрали с Небес, чтобы не вести бессмысленную войну с демонами Света.

— Так гласит Предание. Но... — Лортрен мешкает, подыскивая нужное слово. — Но что необычного было именно в этих сошедших на землю ангелах?

Кадара поднимает руку.

— Как я понимаю, они все были женщинами.

— Согласно Преданию, да. Почему это утверждение некорректно?

— Некорректно? — растерянно переспрашивает Аркол. Обычно он предпочитает отмалчиваться.

— Вот именно, некорректно. Почему? — повторяет Лортрен. Поскольку молчание несколько затягивается, Доррин снова подает голос:

— Так ведь у них, надо думать, были дети, хотя...

— Хотя что?

— Нет, магистра, ничего интересного.

— Но ведь ты о чем-то подумал, так?

— Так, — неохотно признается он.

— Ну, я слушаю.

Доррин вздыхает:

— Согласно Преданию, у ангелов имелось оружие, способное взрывать солнца и уничтожать целые миры. Так неужто они не могли придумать устройство, позволяющее женщинам обзаводиться детьми без мужчин?

— Возможно, на небесах у них такие устройства и имелись, Доррин, но куда же, в таком случае, они подевались? И, что еще важнее: как могло случиться, что могущественные существа, предположительно способные сокрушать миры, кончили тем, что поселились в обычной каменной крепости на вершине горы, не имея никакого оружия, кроме коротких мечей?

— Они отказались от машин как от творений хаоса, — заявляет Аркол. Физиономия у него круглая, нос пуговкой — простецкий вид в сочетании с ревностной верой в Предание выглядит едва ли не забавно.

— О, это ответ истинно верующего.

Аркол краснеет, однако упрямо вскидывает подбородок и повторяет:

— Разрушение есть проявление хаоса. Ангелы бежали, дабы избежать его и не превратиться в орудия хаоса.

— Ну что, обсудим эту версию? — спрашивает Лортрен.

Доррину представляется, что обсуждать тут нечего. Уж ему-то известно, что никакие машины не вечны и сколько бы этого добра ни доставили ангелы на землю, за минувшие века все устройства вполне могли сломаться и оказаться переплавленными, а то и просто погребенными под вечными снегами Крыши Мира.

— Какой вообще в этом смысл, магистра? — вступает в разговор Брид. — Я хочу сказать, какой смысл в истории про женщин, будто бы удравших от шайки спятивших мужчин, засевших на вершине горы и, выучившись драться мечами, начавших внушать всем и каждому, будто все мужчины глупы и слабы?

— Святотатец! — бормочет Аркол.

Лортрен ухмыляется — не то чтобы удивленно, но как-то плотоядно.