Жнецы страданий - Екатерина Казакова Страница 10

Коридор круто спускался вниз, и скоро оконца заменили чадящие факелы. Айлиша прислушивалась к эху шагов и шепотом недоумевала на ухо Лесане:

– В мыльню-то я еще понимаю, а что за хрычовка и зачем к ней идти?

– Косы стричь, – не поворачивая головы, сухо просветил их провожатый.

– Как стричь? Мы же девки! – задохнулась от ужаса дочка гончара, а будущая целительница замерла как вкопанная.

– Вы теперь не девки, а послушницы Цитадели. Нет тут ни девок, ни парней, лишь будущие обережники. И волосы им – только помеха, – остановился старший ученик.

– Это что ж, нам еще и в портах ходить, и мыться с вами? – помертвела Лесана.

– В портах – само собой, а мыться… Ну, ежели только захочешь, чтобы спинку потерли, а так – отдельные мыльни, – хохотнул парень и уже строже добавил: – Давайте шевелитесь, а то в первый же день накажут. Быстро поймете, как сопли жевать.

И они снова устремились куда-то вниз.

Скоро коридор вывел их к невысокой двери с железным кольцом. Фебр привычным движением потянул на себя тяжелую створку и втолкнул спутников внутрь, в небольшую каморку с пышущей печью. После промозглых коридоров Цитадели здесь показалось почти жарко.

Девушки недоуменно оглядывались, когда из темного угла послышался скрипучий голос:

– Никак креффы новых дур привезли! Ну, чего глазами лупаете? Идите сюда. Стоят, зенки вылупили…

Согбенная худая старуха приблизилась к перепуганным девкам, пристально оглядывая каждую слезящимися выцветшими глазами.

– Чего трясетесь? Меня, что ль, старую, испужались? Хороши, ничего не скажешь, при виде бабки беззубой едва не визжат. Ну, чего встали? Сюда идите, дурынды, кому говорю.

Айлиша вместо ответа тихонько заскулила, отступая за спину Лесаны.

– Цыц, курица! Пока я тебе язык вместо волос не оттяпала! – рявкнула старуха и, схватив застывшую целительницу за косу, под самый корень отмахнула девичью красу.

Несчастная медленно подняла ладони к ставшей неожиданно легкой голове, запустила пальцы в короткие волосы, и тяжелые слезы поползли по ее щекам. Еще несколько взмахов огромных ножней, и Айлиша стала похожа на своего креффа.

– Не дамся! – сжала кулаки Лесана и отступила к стене.

И тут же крепкие руки схватили сзади за плечи и стиснули. Фебр не собирался терпеть чужую дурь. А бабка подскочила к строптивице и отвесила затрещину. И всего через миг тяжелая русая коса, которую украдкой так любил целовать и гладить Мирута, упала на грязный пол. Потом посыпались и волосы.

– Не дрыгайся, ты, куропатка бешеная, не то в плешинах вся будешь, – приговаривала злобная хрычовка. – Чем коротше, тем лучше, в глаза патлы лезть не станут.

Через несколько мгновений хватка рук Фебра на плечах Лесаны ослабла, а старая мучительница, шаркая ногами, смела то, что еще недавно казалось немыслимым подстричь хоть на вершок, в огромный совок и повернулась к Тамиру.

– Ну, тебя-то, толстомясый, держать не придется? Аль тоже реветь начнешь? – едко поинтересовалась обитательница каморки, подступая к парню.

Он вздохнул и покорно опустился на низкую скамеечку. Его старуха остригла еще короче, чем девушек. Закончив, бабка собрала волосы и бросила в печь. Туда же полетели и кузовки со скарбом, привезенные из дома.

– Эта дребедень ни к чему вам больше, – заявила старуха в ответ на обиженные возгласы троих новичков. – Цитадель накормит, напоит, оденет, обует и спать уложит. На ваш век хватит. Нурлиса пожила, Нурлиса знает. Все, пшли вон отсюда! Ну? Чего рты раззявили? Надоели, сил нет! – И старуха вытолкала полуживых от страха и унижения девушек за дверь. Парни вышли следом.

– Мне нравится, ты на одуванчик похожа, – ласково утирая текущие по бледным щекам слезы, прошептал захлебывающейся от рыданий Айлише Тамир. Он-то по своим волосам не особенно убивался.

– А я на кого похожа? На сову лупастую? – всхлипнула Лесана.

– Ну на какую сову, скорей на совенка, – улыбнулся юноша.

– Вы сейчас на мертвяков похожими станете, если не поторопитесь! – отвесив утешителю подзатыльник, прикрикнул ненавистный Фебр.

И опять они торопливо зашагали по бесконечным мрачным коридорам.

Скоро обоняние Айлиши уловило запах воды, а потом все тело ощутило подступающую удушливую влажность.

В узкой одевальне было полутемно, там стояли длинные лавки, а в стены были вбиты деревянные колышки, видать, для одежи.

Фебр подтолкнул сробевших девок и, сунувшись в тяжелый ларь, стоящий у стены, выудил оттуда три холщовых мешка, которые и вручил своим подопечным.

– Там мыльный корень, мочало, холстина, одежа. Помоетесь, переоденетесь, и на выход.

– А зачем пожитки наши отобрали? – робко спросил Тамир, припоминая, что на дне его сумы еще оставались черствые пряники.

– Кто вас знает, чего вы приперли? Нажретесь еще пирогов каких тухлых, лечи вас потом. А одежа тут все равно у всех одинаковая, – скупо пояснил старший выуч и указал парню пальцем на левую дверь: – Тебе туда. Или с девками плескаться собрался?

Тамир мучительно покраснел, прижал к груди выданный мешок и исчез в указанном направлении. А его спутницы принялись торопливо раздеваться.

Мыльня оказалась огромной. Царство воды и эха. Никакого сходства с деревенской баней – просторная каменная зала и два котла по углам, с холодной и нагретой от печи водой. Здесь же громоздились деревянные лохани, лежали на осклизлых полках черпаки, и над всем этим плыл липкий пар.

– У меня в коробе зеркальце было, – намыливая голову, сетовала Лесана.

– А у меня мед, – всхлипнула Айлиша, с ужасом понимая, что разорвалась последняя ниточка, связывающая ее с домом.

– Долго вы еще? – в клубящийся паром зал сунулась голова Фебра.

Ответом стал дружный визг и полетевшие в охальника мочалки.

– Хорош орать, бегом одеваться, – словно не замечая распаренных нагих тел, ровно сказал парень и прикрыл дверь.

Девушки опрометью бросились исполнять приказание. Кое-как промокнули воду жесткими утирками, еле натянули на влажное тело порты да рубахи из небеленого льна и кинулись в коридор. Уши пылали, глаза жгли злые слезы. Лесана так вообще хотела подойти и выбить наглецу зубы. Но вдруг вспомнила, как равнодушно переодевалась по пути в Цитадель Майрико, и задумалась. В крепости словно не помнили заветов прадедов, словно жили по какой-то иной правде, срама не ведая.

– Стыд-то какой! – тихонько стонала Айлиша. – Как в глаза-то теперь ему смотреть, окаянному!

Как, как… Взгреть бы нахала!

Пока девушки мучительно переживали, а Тамир недоумевал, глядя на их пунцовые лица, невозмутимый Фебр шагал себе вперед, ведя их далее.

И снова полутемные сырые коридоры. Снова гулкое эхо, высокие своды и сжимающая сердце тоска. Когда уже стало казаться, что так и придется остаться в подземелье навсегда, загремел засов, заскрипели петли, и все четверо очутились на улице.