Хрустальная колыбель - Сергей Станиславович Юрьев Страница 10

– Ну, хорошо, хорошо… Начнем сначала. Тем более что всё это и так уже расползлось легендами и слухами…

Было безбрежное серое пространство, которого, по сути, и не было, поскольку лишь то существует, что отличается от прочего. Не было ни прошлого, ни будущего, потому что время стояло на месте. Не было ни света, ни тьмы, ни земли, ни неба, ни жизни, ни смерти.

Посреди Великого Ничего было Великое Одиночество, и в Нем было заключено Начало.

Начало было Словом.

Слово отделило Дух от Плоти, и стало два мира – живой и мертвый.

Живой мир был внутри Одиночества, а мертвый – вовне Его, и тогда Одиночество, вобравшее в себя Дух, обрело волю и стало Творцом.

Творец был всегда, поскольку обретение Им воли стало Началом Времен.

Творец отделил мертвую плоть от пустоты, а свет – от тьмы.

Творец создал небесные светила и земную твердь, и началось движение сфер.

Но Он был по-прежнему одинок, поскольку не было в мире иной воли, кроме Его.

Творец создал элоимов, дал каждому имя и наделил их волей.

Творец отделил живое от мертвого, создал зверей и птиц.

Творец создал человека, наделив его бессмертной душой, разумом и волей.

Творец создал женщину, чтобы человеческий род имел продолжение.

Творец создал смерть, чтобы отделить жизнь земную от жизни вечной.

И сказал Творец, что всё, созданное Им, прекрасно.

Но три элоима – Луциф, Аспар и Иблит – решили, что превзошли Творца величием своих замыслов. Познав язык Творения, они вывернули его наизнанку, создав зеркальное письмо, и начали выискивать в бесконечности крупинки Несотворенного пространства, первозданного Хаоса.

И сказал Творец: «В мире может быть только одно Совершенство, одна Красота, одно Добро, одна Справедливость, одна Любовь и один Закон, а всё, что существует помимо них, – не суть, а подобие». И тогда гордые элоимы восстали против Творца, решив, что не сотворят они своего мира, пока всё, что создано Им, не будет вновь обращено в Хаос. И была битва, от которой долго сотрясались небесные сферы и земная твердь, пока не были гордые элоимы низвергнуты в Бездну, которую сами же и создали в недрах Небытия.

Но Творец ни у кого не отнимает надежду, и даже падшим Он не препятствует идти своим путем, как бы долог он ни оказался. Он заключил мятежных элоимов в сферы, внутри которых – иная бесконечность, чтобы могли они за пределами мира осуществить все свои замыслы и познать своё несовершенство. Но жажда творчества в них иссякла и уступила место жажде разрушения, которое они продолжали считать творчеством. И все их помыслы были направлены не внутрь своих сфер, а вовне их. И от их ненависти, рвущейся наружу, возгорелась Алая звезда, и множество неприкаянных душ потянулось к её сиянию, наполняясь непомерной гордыней. И крупица Несотворенного пространства, осколок небытия, затерялась среди праха земного, и сам страж гордых духов пропитался Злом и жаждой разрушения. Он назвал себя Морохом Великолепным, и великое множество душ заманил он во Тьму великими соблазнами…

Герант говорил неторопливо. Временами он совсем замолкал, тревожно вглядываясь в сгущавшиеся сумерки. Казалось, будто он выбирает, что можно сказать молодому варвару, а что стоит до поры сохранить в тайне…

– А я слышал, что этот самый Морох убит! – воспользовавшись паузой, заметил Ойван. – Геройский подвиг совершила горстка храбрецов во главе с нынешним лордом Холм-Дола, который сам изрубил в капусту этого самого Мороха, а какой-то Святитель только и успевал подавать ему мечи взамен затупившихся, потому как серебро – самый что ни на есть металл против нечисти, только очень уж мягкий…

Ойван замолчал, заметив, что Герант трясется от смеха, так что даже конь под ним начал сбиваться с шага.

– И кто тебе такое рассказал? – поинтересовался Служитель.

– Да все об этом знают. – Ойван придержал коня, решив, что пора становиться на ночлег. – Разве такое утаишь. Целое ж войско на север за горы ходило против восставших мертвецов воевать, которых этот самый Морох и послал…

– Запомни, парень, – сказал Герант сурово и твердо. – Никого нельзя убить так, чтобы он не смог вернуться. Ваши предки вас до сих пор навещают… Мороха просто отправили туда, где можно блуждать веками, а если повезет, можно и завтра наткнуться на выход. И всякий раз, когда ваши волхвы приносят жертвы идолу Морха, они указывают ему путь.

– А они думают, если ему не подносить, он всё равно вернётся, и тогда никому мало не покажется…

Ойван уже привязывал коня к дереву на длинную узду, стараясь делать вид, что слова Служителя никак его не задели, но на самом деле ему стало слегка не по себе – почти так же, как той ночью, когда он шел к Молчащему урочищу, а в голову лезли имена идолов, и какие-то липкие тени, видимые лишь боковым зрением, ползли по мокрой траве. Зеус, Геккор, Аспар… Не тот ли самый? А какой же ещё… Если бы не та изрубленная тварь, валявшаяся у ног Служителя, пожалуй, можно было бы и не поверить во все эти сказки…

– Ойван, поймай зайца, – распорядился Служитель, укладывая возле почерневшего рыхлого пня седло, меч, посох и суму с припасами.

– Угу, – отозвался Ойван. – Только седло туда класть не надо. В трухе мурашей полно, потом коня закусают…

Герант послушно переложил своё добро под соседний куст и отправился в чащу за хворостом. Через несколько мгновений он скрылся из виду, оставив Ойвана наедине с его страхами. Страхи… Нет такого человека, который бы ничего не боялся. Бояться не зазорно, зазорно потворствовать страху, зазорно делать то, что велит страх… Кто это сказал? Нет, это из свитка… Одного из тех, что хранятся теперь в дупле кривого дуба в полудне пути от становища, если, конечно, кто-нибудь из молодых волхвов ещё не проследил, куда уходит побродить Ойван, сын Увита, который мало того что два года гнул спину на людей Холма, но и не всегда делится своей охотничьей добычей с волхвами, навлекая на весь род гнев могущественных духов. Кстати, о духах… Зайца всё равно ловить надо или куропатку подстрелить, пока совсем не стемнело. Одними пресными лепешками из седельной сумки Геранта сыт не будешь, а если и будешь, то недолго…

Стоило совсем немного удалиться от просеки, как тени сгустились, и теперь лучше было полагаться на слух, чем на зрение. Надо лишь вернуться с добычей, а там есть и костер, разгоняющий холодные пугающие тени, и Служитель сидит на поваленной сосне, положив на колени свой посох, к которому никакая нечисть не посмеет приблизиться, а пока… А пока терпи, Ойван, сын Увита! И хорошо, если тень, которая движется по пятам, – это тень деда Буйтура или кого-нибудь из пращуров, а может быть, и тени-то никакой нет…

Спина холодела от странного ощущения опасности, для которого на самом деле вроде бы и не было причин, и вместо того чтобы смотреть под ноги, ловя момент, когда из густой травы, шумно хлопая крыльями, выпорхнет куропатка, Ойван напряженно вслушивался в шорох молодой листвы, и ему чудился чей-то зловещий шепот.