Ричард Длинные Руки - властелин трех замков - Гай Юлий Орловский Страница 10

Я вдруг понял: это никакие не рыцари, те бы из гордости ввязались в драку, а это простолюдины, для которых вполне весомы наши общечеловеческие ценности, как то: жизнь и кошелек. Более того, у этих людей такие приземленные ценности намного выше, чем рыцарская честь и достоинство.

— Значит ли это, — сказал я громко, — что вы приносите извинения?

Он угрюмо посмотрел на меня.

— Да… приносим.

— Ну тогда приносите, — сказал я так же громко. — Если сочтем удовлетворительными, примем. Если нет… пожалеете.

Лица его ватаги быстро бледнели. Он сам стал серым, все больше теряя блеск и уверенность и окончательно становясь похожим на простолюдина, укравшего рыцарские доспехи. Сильного, отважного, даже свирепого, но все же простолюдина, что не станет сражаться там, где может проиграть.

— Мы, — проговорил он с трудом, — приносим извинения… Да, мы были не правы, когда ворвались в мирный город вот так… будто здесь не добрые горожане, а воры и разбойники. Прошу простить нас, виной наше долгое путешествие…

— … и ваше дурное воспитание, — добавил я.

— И наше дурное воспитание, — повторил он едва слышно.

Я хотел было заставить повторить громче, но лицо Грубера из серого начинает багроветь, похоже, что и у простолюдина есть предел нагибания, я сказал громко:

— Ладно, извинения принимаем. А теперь настоятельно советую слезть с коней и, ведя в поводу, сходить к часовне и покаяться Господу в своих грехах. А уж потом можете по своим делам. Идите!

Это ударило, как хлыстом. Все заторопились, поспешно слезли с коней и, таща их в поводу, быстро ушли вдоль улицы. Из окон горожане выкрикивали что-то веселое, а нам похлопали в ладоши. Я уж побаивался, что брат Кадфаэль с его смирением начнет раскланиваться, как на сцене, но он зябко передернул плечами и с шумом перевел дыхание.

— Брат паладин, вот уж не думал, что так быстро сломятся…

— Разве мы не орлы?

Он вздохнул.

— Я нет…

— Но ты терпел пытки, — напомнил я.

— То другое, — ответил он с тем же вздохом. — Просто терпеть — одно, а вот так в схватке — я трус.

— Тогда считайте, что нам Дева Мария… все же помогает.

Он покрутил головой.

— Только не Дева Мария. Она милосердная и всепрощающая…

— Тогда сам Господь, — ответил я просто. — Гот мит унс, так кто же против нас? А вон постоялый двор. Как раз вовремя!

Солнце уже опустилось за городскую стену, багровое небо медленно становилось лиловым. На левой половине уже нехорошо блещет бледная луна, проступили первые звезды. Окна домов, как волчьи глаза, желтеют в ночи.

Вблизи постоялый двор показался еще солиднее: из хорошего отесанного камня, три этажа и один подвальный, немалая конюшня и пристройки попроще: своя булочная, кузница, даже кожевник, судя по запаху. Во дворе колодец с высоченным журавлем, длинная колода с водой, длинная коновязь для тех, кто забегает только перекусить и быстро едет дальше, большая свинья в луже, это уж непременный атрибут любого постоялого двора или трактира, своего рода реклама, пусть все видят, какое великолепное мясо подается к столу, у стены гребутся суетливые куры, тоже откормленные, толстые, как кабаны.

И хотя весь постоялый двор с немалым участком обнесен добротным забором, но ворота распахнуты так давно, что вросли в землю. Мы въехали, брат Кадфаэль тут же смиренно возблагодарил Господа, я пошел к крыльцу. Дверь распахнута, как и ворота, изнутри доносятся веселые мелодии, пение, удалые вопли. Распахнутая дверь показалась входом в ад: жаркое красное зарево и мощные волны запахов жареного мяса, кислого вина и свежего пива…

Я набросил повод на крюк коновязи, велел Зайчику никого и ничего не грызть, кивком указал брату Кадфаэлю на открытую дверь, а псу сказал строго:

— Рядом!.. Не отходи от меня ни на шаг! Понял?

Большой зал освещен ярко, что понравилось, не люблю этот дурацкий интим, когда за слабым освещением скрывают грязь и неубранный мусор, за пятью длинными столами веселятся местные гуляки, хотя мой взгляд вычленил и двух-трех, которые явно прибыли издалека.

Просторный зал, множество столов, кормление поставлено на поток: юркие ребята и поджарые женщины разносят на подносах жареное мясо, печеную дичь, рыбу, сыр и, конечно же, кувшины с вином, а также огромные кружки с пивом. Я оставил брата Кадфаэля с псом у входа, прямиком двинулся на хозяйскую половину.

— Привет, — сказал доброжелательно. — Я странствую по свету для расширения своего кругозора. Мой конь у коновязи, но о нем беспокоиться не стоит, накормлен, а вон мой пес… вон там он сидит, видишь?.. И при нем монах, он еще беднее меня. Видишь, в моей рубахе?

Объясняя, я взял его за рукав, пальцы у меня цепкие, вывел в зал к ожидавшим псу и Кадфаэлю. Хозяин хмуро глянул на обоих, с сомнением — на пса.

— Есть и пить вволю, — сказал он, — но комнаты заняты. Брат Кадфаэль сказал суетливо:

— Да это ничего, мы со всем христианским смирением можем переночевать и на конюшне…

Я поморщился.

— Брат, говорите за себя. Это урон моему сану, если на конюшне или в коровнике! Ваш настоятель не спит в конюшне? Тем более епископ?

— Но ведь христианское смирение…

— …не имеет ничего общего с табелем о рангах, — прервал я.

Я бросил хозяину золотую монету и сказал, пристально глядя в глаза:

— Если нет двух комнат, найди одну! Чистую. Моя смиренность не настолько смиренна, чтобы спать на грязных простынях.

Хозяин подхватил золотой, брови полезли на лоб.

— Да ведь, ваша милость… Что на свете не грязь? Деньги вон тоже грязь… да еще какая. Но как приятно побыть свиньей!

Он ухмыльнулся, кивком пригласил меня наверх. Я кивнул брату Кадфаэлю:

— Брат во Христе, ты иди за стол и закажи поесть, а я осмотрю апартаменты! Судя по этажу, это пентхауз. Бобик, за мной!

Пес сорвался с места, я потрепал его по толстой бычьей шее, молодец, послушание — добродетель любого вассала.

Апартаменты нам отыскались на третьем, самом верхнем этаже. Комната, которую при мне торопливо прибрали, маленькая, но на ночь сойдет. Даже брату Кадфаэлю есть где лечь на тряпочке у двери. Вообще-то вроде бы неприлично самому на лавку, а попутчика на пол, но, во-первых, мы ровесники, во-вторых, я все-таки привык к каким-то удобствам. А брат Кадфаэль больше привык на полу, тем самым достигая совершенства. Вот я и буду помогать его достичь. Могу даже наступить спросонья да еще и потоптаться, чтоб уж полный кайф.

Хорошо, что здесь Европа, а не исламский мир, собакам доступны все комнаты, на королевских пирах с полдюжины собак обычно под столом смачно гложут кости, их видишь как во дворе, так и в хозяйской постели. На пса только посмотрели, оценивая его размеры, после чего бросили на пол половинку старого вытертого одеяла. Пес обнюхал и тут же лег с громким вздохом.