Гиперборейская чума - Михаил Успенский Страница 10

– Знаменитый художник он был. А что так ходил… привык, наверное. Или нравилось. Ну как, можно осмотреть место?

– Да конечно же. Пойдемте. Только вот девушка… Я человек на что уж привычный, да и то, как снимал его с крюка, – поверите, замутило…

Мы посмотрели на Ираиду. У нее чуть сузились глаза и подрагивали крылья носа. Она не сказала ничего.

– Ведите, капитан, показывайте, – кивнул Коломиец. – Арестовали кого-нибудь, нет?

– Нам, думаете, скажут? Ха, держи карман. Если позвонят когда, чтобы место это не охранять больше, и то спасибо. Что тут вчера делалось…

– И что делалось?

– Да, правильно если сказать – то ничего. Наехало их – откуда только взялось? – машин шесть. А толку? Что мы с Филимоном – извиняюсь, с капитаном Филимоновым, это угро наше, – что мы с ним записали, то эти передрали в свои протоколы, да нас еще и носом натыкали: чернила, понимаешь, не того цвета… Осторожно, здесь ступенька качается и притолока низкая…

В подъезде пахло собаками и бомжами. Лестница на второй этаж была разломана, двери в квартиры крест-накрест заколочены, но никакого сомнения, что место это обитаемое или было таковым до самых недавних времен.

– Нам сюда.

Дверь в подвал – гнусно-коричневая, ноздреватая, будто до покраски по ней колотили ледорубом, – висела на одной петле и открывалась с жутким звуком, который не назвать было ни скрипом, ни завыванием. Коломиец включил свой мощный фонарь, осветил лестницу, и мы стали спускаться: участковый впереди, Крис за ним, потом я, потом Ираида и последним – наша главная ударная сила.

Внизу было холодно. С тянущихся повсюду труб свисало какое-то мочало. Воняло страшно. Не в смысле: очень сильно, а в смысле: вонь внушала страх. Да, кровь, да, дерьмо, которым и лучшие из нас плотно набиты, – но было в этом букете что-то еще… что-то утонченное.

– Ну, вот… – голос участкового зазвучал глухо. – Тут все и было. Смотрите сами.

– Ага… – это был Крис. – Ага… Так. Погасите-ка свет. И молчите.

Коломиец послушно щелкнул выключателем, и нас окутала тьма. Я уже довольно долго работал с Крисом, чтобы научиться различать качества тьмы. Тьма бывает легкая, тяжелая, вязкая, плотная, прозрачная, волокнистая, туманная… тьма как отсутствие света и тьма как исчезновение света… активная и пассивная, наконец. Здесь была тьма – мертвая. Труп тьмы, уже начавший разлагаться.

Это понимание пришло, конечно, не сразу. Мы стояли, проникаясь местом. Потом я услышал, как тяжело дышит Ираида. И только потом почувствовал тьму.

Говорят, что врачи привычны к покойникам, и вообще… Так вот – это неправда.

Когда оказываешься замурован в разлагающемся трупе, все профессиональные навыки идут к черту. Наружу прет подкорка, и удача, если удается ее перехватить.

Я успел, но чудом.

– Включай, Женя, – услышал я как будто сквозь накинутый на голову мешок.

В свете фонаря лица казались известковыми.

– Ну, а теперь надо все глазами осмотреть…

– Может, я вам уже не нужен? – слабо сказал участковый. – Чувствую, сейчас облюю вам тут все…

– Хорошо, – сказал Крис. – Подышите воздухом, только далеко не уходите. Висел он там? – и Крис показал рукой куда-то в угол.

– Да-да…

Сопровождающий наш торопливо застучал сапогами по ступеням.

Крис достал диктофон и, прохаживаясь по подвалу и заглядывая в углы, заговорил:

– Итак, осмотр места преступления. Подвальное помещение, типичное для домов подобного типа. Высота около двух метров, потолок деревянный, опирается на стальные балки, возможно, рельсы. Размеры помещения приблизительно девять метров в длину и семь в ширину, пол земляной, большое количество коммуникаций. Хотя дом восьмиквартирный, вижу только три уцелевшие кладовки. Судя по следам на полу и потолке, остальные кладовки здесь были, но их сравнительно недавно разобрали – возможно, на доски. Часть досок сложена у стены – гнилые. Далее: в правом дальнем от входа углу, в боковой стене, имеется еще одна дверь, ведущая в небольшое закрытое помещение размером примерно три на четыре метра, пустое. Правее этой двери, примерно в полутора метрах от нее, имеется вбитый в потолок крюк, согнутый из ребристого арматурного прута марки «тринадцать». По показаниям участкового милиционера капитана Петренко, именно на этом крюке и висело тело убитого. Атмосфера в подвале крайне гнетущая, возникает чувство пристального злобного взгляда в затылок, нехватки воздуха…

– Можно, я поднимусь? – спросила Ираида.

– Конечно… – рассеянно отозвался Крис и продолжал: – Звук голосов приглушается, эха, характерного для пустых помещений, практически нет. Ощущение опасности и страха. Предметы кажутся более тяжелыми. Далее – осмотр пола. К сожалению, все следы затоптаны при официальном осмотре, но с некоторой долей уверенности можно утверждать, что следы крови под крюком несколько неадекватны действительной кровопотере, на таком утрамбованном полу лужа должна значительно превышать те шестьдесят-семьдесят сантиметров в диаметре, которые мы наблюдаем…

Вернулась Ираида.

– Отдышалась? – спросил я.

– Я? Да я к дядечке милиционеру бегала. Спросила, были ли вчера здесь бабы. Следователи там или кто еще…

– И что он сказал?

– Не было. А следы-то – есть.

– Крис!

– Я слышу. Где? Покажи.

– Вот. Вот. Вот. И вон там – целая семейка…

– Женя, свети!

И Крис, встав в пресловутую коленно-локтевую позу, принялся рыть носом землю. Ух ты, шипел он, уххх…

Ираида подошла к пустой комнатке, предназначенной то ли для трансформатора, то ли для бойлера, заглянула внутрь. Для этого ей понадобилось сильно нагнуться. Потом она задумчиво постучала пальцами по косяку двери.

– Дядя Женя! – окликнула она Коломийца. – Подойди, пожалуйста!

– Что у тебя? Еще что-то нашла?

– Не знаю. Странно просто. Тут все старое такое, а косяк – из сырого дерева.

– Отсырело…

– Да что я, не отличу? Месяц назад эта оси на еще в лесу стояла… – и для подтверждения она постучала костяшками пальцев по косяку.

– Ну тебя, ей-богу. Оно вон черное все, а ты говоришь – месяц.

Подошел Крис. Коснулся спорной двери. Потом как-то мучительно передернул плечами.

– Вот она где, кровь-то вся…

Ираида прижала к губам запястье.

– Пока мы тут балаболим, – сказал Коломиец, – на Петровке, мабуть, человек пять на этот эпизод раскололи.

Они сидели в приемной при не бог весть каком свете зеленой лампы. Все, кроме Ираиды, чувствовали себя погано. Доктор сказал, что налицо типичный похмельный синдром без предшествующих возлияний. Думалось через «не могу».