Церковная песня - Роберт Энтони Сальваторе Страница 10

Мастер Туркел даже не мигнул, когда сообщил ей эти ужасные новости, но маленькая девочка слышала потом, как он рыдает в одиночестве в своей комнате. Только тогда Даника поняла, что ее родители заранее подготовили ее ученичество. Она думала, что это произошло случайно, и боялась, что родители просто избавились от нее. Она знала, что Туркел был из далекой восточной страны Табот, горной области, откуда происходили предки ее матери, и ей стало интересно, не является ли Туркел ее дальним родственником. Какими бы ни были их родственные отношения, ученичество Даники стало вскоре принимать совсем другие формы. Он помог ей справиться со своим горем и вскоре начал ее настоящее обучение, не имеющее ничего общего с изготовлением посуды.

Туркел был монахом Таботана, учеником великого мастера Пенпанга Д’Ана, чьи верования соединяли ментальные дисциплины с физическими тренировками для достижения душевной гармонии. Даника предполагала, что Туркелу не меньше восьмидесяти лет, но он мог двигаться с изяществом охотящейся кошки и наносить удары голыми руками с силой стального оружия. Его приемы не просто удивили Данику, они поглотили ее. Тихий и не страдающий самонадеянностью, Туркел был самым умиротворенным человеком, которого Даника когда-либо знала, но под этим обликом скрывался бойцовый тигр, которого можно было вызвать в час нужды.

Точно так же и внутри Даники вырос свой тигр. Она училась и тренировалась; ничто другое для нее не имело значения. Постоянная работа была лекарством от ее воспоминаний, препятствием для боли, с которой она все еще не могла справиться. Туркел все понимал, как позже сообразила Даника, и с осторожностью выбрал момент, чтобы рассказать ей побольше о кончине ее родителей.

Ремесленники и купцы Вестгейта, со всей своей независимостью, а скорее из-за нее, были жестокими соперниками; этот факт касался и Павла. В городе было еще несколько плотников – Туркел отказался сказать Данике их имена – которые завидовали процветанию Павла. Несколько раз они приходили к Павлу, угрожая ему серьезными последствиями, если он не поделится заказами.

– Если бы они пришли как друзья, Павел бы обязательно поделился, – говорил Туркел, как будто бы он и отец были более чем едва знакомыми, которыми они притворялись на людях. – Но твой отец был гордым человеком. Он не поддавался на угрозы, несмотря на реальность опасностей, стоящих за ними.

Даника никогда не заставляла Туркела рассказывать, кто именно убил ее родителей – или, скорее, нанял знаменитых Ночных Масок – обычный способ покушения в Вестгейте. Она и до сих пор не знала, кто это был. Она верила, что учитель расскажет ей, когда она будет готова знать, готова отомстить, если таков будет ее выбор, или когда она будет в состоянии оставить в покое прошлое и начать строить будущее. Туркел всегда старался показать, что сам выбрал бы последнее. Образ престарелого мастера ярко вспыхнул в голове Даники, когда она стояла там, держа в руке кинжалы.

– Ты переросла меня, – говорил учитель, и в его голосе не было ничего, кроме гордости. – Твои умения превосходят мои во многих областях.

Даника хорошо помнила: она думала тогда, что настало время отмщения. Что Туркел скажет ей имена заговорщиков, убивших ее отца, велит идти и отомстить.

Но у Туркела были другие планы.

– Остается только один мастер, который может продолжать наставлять тебя, – сказал Туркел. И как только он упомянул Библиотеку Наставников, Даника поняла, что за этим последует. В Библиотеке хранились многие редкие и бесценные свитки мастера Пенпанга Д’Ана; Туркел хотел, чтобы она училась напрямую по свиткам давно умершего учителя. Именно тогда Туркел дал ей эти два замечательных кинжала.

Итак, она покинул Вестгейт, будучи еще почти ребенком, чтобы достигнуть новых вершин самодисциплины. Снова учитель Туркел продемонстрировал свою любовь и уважение к ней, поставив ее нужды превыше своего отчаяния от ее отъезда.

Даника полагала, что многое успела за свой первый год обучения в библиотеке, как в своих занятиях, так и в понимании других людей и мира, который внезапно оказался таким огромным. Ирония, как она полагала, была в том, что мир ей приходилось познавать практически в монастырском уединении, но не могла она и отрицать, что ее взгляды на жизнь значительно изменились за тот год, что она провела в библиотеке. Раньше она жила только жаждой мести; но теперь Вестгейт и наемные убийцы казались такими далекими, и множество других, гораздо более приятных возможностей открылось для нее.

Сейчас она прогнала те темные воспоминания, остались только последние образы спокойной улыбки ее отца, миндалевидных глаз ее матери, множества морщинок на умудренном годами лице учителя Туркела. Затем рассеялись и эти образы, уступив место многим обязанностям Даники в ее ремесле.

Библиотека была огромной комнатой с множеством арок и колонн, тысячи барельефов, вырезанных на них, способны были поразить кого угодно. Данике потребовалось много времени, чтобы хотя бы определить который тут восточный угол. Когда она туда добралась, пробравшись по обложенному книгами проходу, кое-кто ее там уже ждал.

Каддерли не смог сдержать улыбки; у него это никак не получалось, когда он смотрел на Данику, с самого первого дня, когда он ее увидел. Он знал, что она из Вестгейта, что в нескольких сотнях миль к северо-востоку. Одно это делало ее чужестранкой в его глазах, а в ней было еще столько всего, что занимало его воображение. Хотя у Даники были западные черты лица, не сильно отличавшиеся от уроженцев центральных Королевств, форма ее глаз выдавала, что предки ее были с далекого, экзотического Востока.

Каддерли часто задавался вопросом, было ли это тем, что привлекло его в ней в самом начале. Миндалевидные глаза обещали приключение, а ему всегда до боли хотелось приключений. Ему исполнился уже двадцать один год, а за пределами Библиотеки ему удавалось побывать совсем нечасто, и даже тогда иго обязательно сопровождал один из учителей, как правило, Авери, и несколько других священников. Иногда, Каддерли казалось, что в его жизни чего-то не хватает. Для него приключения и битвы были лишь образами со страниц книг. Он даже никогда не видел живого орка, или еще какое другое чудовище.

А таинственная Даника была воплощением всех этих вещей для него.

– Ты долго сюда добиралась, – лукаво отметил Каддерли.

– Я в Библиотеке только год, – возразила Даника, – а ты живешь здесь с пяти лет.

– Даже в таком возрасте я разобрался в Библиотеке за неделю, – уверил ее Каддерли, щелкнув пальцами. И тут же зашагал рядом с ней, проворно направляющейся к углу.

Даника взглянула на него, затем проглотил готовый сорваться едкий ответ, не уверенная, дразнит ее этот Каддерли или нет.

– Ты теперь дерешься со здоровяками? – спросил Каддерли. – Мне нужно беспокоиться?

Даника внезапно остановилась, притянула лицо Каддерли к своему и пылко поцеловала его. Она отошла от него на несколько дюймов, и Каддерли потонул в ее миндалевидных глазах. Каддерли беззвучно поблагодарил Дениера, что тот не требовал от своих служителей обета безбрачия.