Бархатные тени - Андрэ Нортон Страница 10

– Уверяю вас, я не имела желания никого оскорблять. И я уверена, что теперь, когда мистер Соваж удовлетворил естественное любопытство относительно моего прошлого, он не будет испытывать нужды в дальнейших разговорах. Вы можете сообщить ему, что я поняла то, что он желал передать через вас, и впредь буду с ним осторожнее.

Я была уверена, что она никогда раньше не сталкивалась с подобной тактикой. По ее понятиям, я должна была повести себя нагло, однако она не могла обнаружить в моих словах никакой зацепки, чтобы обвинить меня в этом. Бормоча нечто неразборчивое, она вышла так же резко, как и ворвалась ко мне.

Теперь предстояло кое-что обдумать. В будущем мне следовало держать себя очень осторожно, не давая этой женщине ни малейшего повода для нападок. Если я верно оценила мистера Соважа, то маловероятно, что это он послал ко мне миссис Дивз. Он из тех, кто предпочитает действовать прямо.

Однако он мог бросить какое-нибудь случайное замечание, отчего миссис Дивз уверилась, что может заявиться ко мне. Возможно, я и вправду увлеклась его свободным обращением и перешла предписанные границы. Наперед надо было следить за своей речью и держаться строго и корректно, когда дело касается «Алена» миссис Дивз. Это почему-то принесло мне чувство потери, даже боли. Как будто я, пробудившись от долгой скуки, увидела проблеск света, но мне запретили смотреть на него впредь.

Поэтому, услышав гонг к обеду, я не испытала особого удовольствия. Беседой за столом правила миссис Дивз. Ее цель была мне совершенно ясна. Ее речь блистала именами, которые прямо указывали на ее место в высших кругах Сан-Франциско, она говорила о ближайшем «сезоне» и роли, которую назначено было играть Викторине. При этом она всячески намекала, что исключает меня из этого очаровательного замкнутого круга. Что ж, если миссис Дивз добьется цели, на которую намекала Викторина, и станет хозяйкой дома Соважей, то срок моей службы, скорее всего, окажется гораздо короче, чем было предусмотрено вначале.

Когда миссис Дивз наконец заявила, что мы возвращаемся в салон, Викторина зевнула, заметив, что от движения поезда ее клонит в сон и она нас покидает. Я сказала, что мне нужно написать письмо и быстро удалилась, к заметному, кстати, облегчению миссис Дивз.

Едва лишь я переоделась в халат и стала расчесывать волосы на ночь, как в мою комнату без стука вошла Викторина.

– Тамарис, что вам сегодня сказала эта старая курица? Она буквально пылала яростью, когда проходила мимо моего купе. Это из-за того, что мой брат сегодня разговаривал с вами? – Без приглашения она забралась на мой диван. – Ба! Да вы, похоже, собираетесь помалкивать? – Последнее слово Викторина произнесла так, будто оно означало какой-то порок. – Но я не дура, я догадываюсь, в чем дело. Она собирается стать мадам Соваж, в душе она уже слышит, как ее так называют. Она так боится, что ее желание не сбудется, что в каждой женщине видит соперницу. Но верьте мне, Тамарис, она никогда не получит того, чего хочет. Во-первых, потому, что она дура, а я, хоть и недолгое время знаю своего брата, но много слышала о нем; он не из тех, кто умиляется от дамской глупости. К тому же, ее поползновения слишком грубы. Рано или поздно она непременно выдаст свои желания, и мой брат почувствует к ней отвращение. Она ему не пара! В глазах Викторины не было и тени насмешки, они сверкали от волнения, и оно же делало ее голос глубже, ниже, чем он звучал обычно. Ясно было, что девушкой владеет сильное чувство к брату. И миссис Дивз может потерпеть поражение прежде, чем поймет, какого нажила себе врага. Викторина рассмеялась.

– Я немного пугаю вас, Тамарис, когда так говорю? Вы думаете, что я строю какие-то темные козни, чтобы уберечь своего дорогого братца от Огасты? Что я, возможно, даже ведьма? – Она сделала гротескную гримасу. – Отлично! Тогда я подумаю о том, чтобы стать ведьмой и наложить на Огасту проклятие, сильное проклятие. Я сделаю ее кожу пятнистой, чтобы все отвернулись от нее с отвращением, или… Вам не страшно сейчас, Тамарис… хоть немного?

Я рассмеялась.

– Конечно. Разве вы не видите, что я в ужасе от ваших черных планов?

Она посмотрела на меня странным изучающим взглядом, безо всякой ответной насмешки. – Не смейтесь над тем, чего не понимаете, Тамарис. Есть вещи… – она резко осеклась. – Но они принадлежат иному времени, иному месту… не вашему уютному маленькому миру. Заканчивайте свое письмо, Тамарис, и спокойно спите.

Так же молча и быстро, как вошла, она исчезла. Мое минутное веселье тут же развеялось. Я внимательно огляделась, пытаясь понять, что встревожило меня секунду или две назад. Но это чувство было только вспышкой, и если даже это было предупреждение, я не обладала достаточной мудростью, чтобы к нему прислушаться.

На следующее утро мистер Соваж получил телеграмму и в Сакраменто сошел с поезда, чтобы отправиться в Вирджиния-Сити, где на одном из рудников, контролируемых его компанией, возникли какие-то проблемы. Он сказал, что один из его людей будет ожидать нас в Окленде. Затем этот джентльмен проводит нас в наши апартаменты в отель «Лик-Хауз».

Паром был окутан плотным туманом. «Такой туман, – подумала я, – мог бы отлично послужить устрашающей декорацией для какой-нибудь мрачной сцены, разворачивающейся в трущобах Лондона». Поэтому мы остались в каюте парома, кутаясь в непромокаемые плащи, чтобы хоть как-то защититься от пронизывающей сырости. Викторина презрительно фыркнула.

– Я нахожу это место просто отвратительным. Где же сияющие небеса, где прекрасная страна, о которой так много рассказывал мой брат?

Грэм Кантрелл, молодой человек, обязанный сопровождать нас, стоял так близко к сестре своего хозяина, насколько позволяли приличия. Было ясно, что с первой же встречи он не видит никого, кроме нее. Даже теперешняя сердитая гримаска Викторины, отметила я для себя с легкой грустью, нисколько нс умалила ее хрупкой красоты. Он тотчас поспешил сказать, что такие туманы не всегда затягивают бухту и не представляют угрозы городу, куда лениво плюхал наш паром.

Но я-то знала море. И для меня такой туман всегда таил угрозу. Глядеть в окна нашей каюты, наглухо занавешенные плотной туманной пеленой, было страшновато… И я слышала печальный звук предупредительных колоколов, но эта пелена была так плотна, что даже эти звуки казались придушенными.

На стенах сырость оседала каплями. В каюте стоял тяжелый запах – застарелая грязь, сильный дух человеческих тел, зловоние машинного масла, доносимое из машинного отделения.

Неожиданно я ощутила, что больше не могу выносить этого заключения. Хоть я и считала себя искушенной путешественницей, желудок у меня всегда был слабый. Мне нужно было сделать только один-два шага наружу, чтобы найти более чистый воздух, пусть, даже и пропитанный туманом. Так я и сделала, втянув в легкие благословенную сырость.

Были и другие пассажиры, очевидно разделявшие мое желание выйти на воздух. Большинство из них виделись просто неверными тенями, но налево от двери нашей каюты, очень близко друг к другу стояли двое, и до меня то и дело долетал звук голосов.