Черные клинки. Ветер войны - Евгений Перов Страница 10

Имей они лошадей, разумеется.

Но лошадей у них не было, и потому путники упорно шли вперед – к своей, неведомой даже им самим цели.

Одна нога, затем вторая. Одна, вторая…

Четыре дня они пробирались сквозь это адское место.

Заживо жарились на обжигающем солнце. Кашляли пылью. Пили лишь собственную мочу и пот. Их единственным блюдом за все время стала крохотная пустынная черепашка. Пулий разрубил ее костистый панцирь мечом, и они съели несчастную рептилию как есть – сырой. Вонючая кровь стекала по подбородку, и, несмотря на голод, приходилось давить в себе рвотные позывы. В тот миг дрянная похлебка из подгнивших овощей да полуобглоданной кости, которой пленных пичкали в лагере бессов, казались Пулию королевским ужином. Тем не менее, попадись еще одна черепашка – он, не задумываясь, разделал бы и ее.

Четыре ночи они спали на голой земле.

Стучали зубами от холода, прижимались друг к другу, чтобы сохранить остатки тепла. Вздрагивали при завываниях койотов и шакалов. Пулий стискивал рукоять меча и молился, понимая, что не справится даже с бродячей собакой, не говоря уже о свирепых хищниках пустыни.

А на восходе их снова ждало бессмысленное путешествие, и Пулий немного жалел, что они не погибли ночью.

Одна нога, затем вторая. Одна, вторая. Одна…

Пулий замер, больше не в состоянии сделать хоть шаг. Будто бы ступня увязла в болотной жиже. Не в силах сопротивляться, опустился на колени… медленно, нехотя перевел взгляд на свою ношу. Ива не открывала глаза уже очень давно. Ее дыхание было слабым, но девушка была жива.

Пока жива.

Мерзкий холодок осознания пробежал вдоль позвоночника. Пулий знал, что должен сделать. Знал уже давно и боялся этого знания. Знал и боялся признаться себе, что знает.

Он должен оставить ее.

Оставить здесь и сейчас. Пока может идти. Оставить, пока она спит. Пока не нужно смотреть ей в глаза. Оставить… или умереть вместе с ней.

Сегодня, примерно через пару часов, после того как они проснулись и отправились в путь, Ива упала в первый раз. Когда она упала снова, Пулий взял ее на руки. Девушка изголодала и весила едва ли больше ребенка, но за минувшие дни Пулий не стал сильнее. С каждым шагом ноша тяготила все больше, а ноги становились все непослушней. И вот – он понял, что не сможет продолжать идти.

Точнее не сможет идти вместе с Ивой.

Осторожно, как матери кладут спящее дитя в колыбельку, он положил девушку на каменистый грунт.

Она была такой крохотной и худенькой. Волосы спутались в нечесаный клубок, а проступившие сквозь тонкую кожу кости казались хрупкими, готовыми вот-вот надломиться от одного неосторожного движения. Но даже сейчас она была прекрасней всех девушек, которых встречал Пулий на своем пути.

Неведомая сила сжала сердце в кулаке, глаза защипало

Пулий вытер лицо тыльной стороной ладони и с немалым удивлением увидел влажные разводы на грязной коже. Ему казалось, что в нем больше не осталось ни капли влаги. С утра он даже не смог помочиться. Но вот – каким-то образом тело нашло немного жидкости для слез.

Пулий всхлипнул и наклонился. Он прижался своими растрескавшимися губами к сухим и таким же растрескавшимся губам Ивы. Не таким хотелось запомнить их второй поцелуй.

«Какой же ты все-таки кусок дерьма!» – обругал он себя, в полной уверенности, что заслуживает слов похуже.

Но разве есть выбор? Разве станет он меньшим куском дерьма, если ляжет рядом с ней и тоже отправится за Реку? Разве есть в этом смысл?

Тем не менее какая-то его часть считала, что именно так и должно поступить.

Трусливый подонок!

Пулий всхлипнул и встал, понимая, что, если промедлит хоть чуть-чуть, Перевозчик получит сегодня двух клиентов.

И тут Ива открыла глаза.

Ее веки разомкнулись совсем чуть-чуть: не больше чем до узких щелочек, но Пулий почувствовал на себе взгляд девушки. В нем не было ни осуждения, ни обиды. Она все понимала – и от этого становилось лишь хуже. Лучше бы она его крыла и проклинала на чем свет стоит.

На миг голова закружилась, и все происходящее: бессы, светящийся шар, чертова пустыня – все показалось призрачным и совсем нереальным, всего лишь длинным и тяжелым сном, как после излишка выпитого. Пулий зажмурился, надеясь, что, открыв глаза, увидит северные леса…

К сожалению, пейзаж вокруг не изменился, а умирающая Ива никуда не исчезла.

– Я… – Пулий запнулся, – хотел разведать дорогу.

Ива тихо закашляла, и он не сразу понял, что это смех.

– Ты паршивый лжец, легионер Пулий.

Сам не зная почему, он продолжал врать, не в силах остановиться.

– Я лишь посмотрю, что впереди и вернусь за тобой. Клянусь! А тебе… Тебе отдых нужен.

Ива подняла иссохшую руку, похожую на сломанную веточку с опавшими по осени листьями, призывая его замолчать. Пулий замер с открытым ртом. Сейчас она начнет бранить его. Называть подонком и трусом. А он и есть подонок и трус, что ж с того?

– Убей, – едва слышно сказала она. – Слышишь? Убей меня, говорю тебе, – добавила она чуть громче и ее темные брови сдвинулись к переносице. – Убей и захорони. Не хочу, чтобы меня жрали шакалы да воронье.

Пулий отшатнулся, словно его ударили. Лучше бы его ударили. Он отчаянно замотал головой, не в силах издать ни звука.

– Ты затащил меня сюда и должен мне хотя бы это! – слова Ивы ранили хуже всех побоев, что выпали на его долю за последнее время.

Она приподнялась на локтях. Взгляд девушки был неумолим. Сквозь потемневшую от солнца кожу вокруг ключиц и на плечах проступила сетка напряженных мышц.

Пулий снова замотал головой.

– Мы выберемся вместе, помнишь? – но даже ему самому было ясно, как беспомощно сейчас звучала эта фраза, сблизившая их.

Ива тяжело подобрала под себя ноги и села. Ее плечи ссутулились, и какое-то время она смотрела вниз, видимо, собираясь с духом. Пулию хотелось обнять ее и утешить, но он боялся прикоснуться к ней, так как не был уверен, что сможет потом отпустить.

Девушка подняла голову. На исхудалом и изможденном лице лишь глаза оставались живыми.

– Ты знаешь, что это ложь, – тихо, размеренно, словно втолковывая простую истину непослушному ребенку, сказала она.

Пулий сглотнул. Вернее – попытался. Губы прилипли к деснам.

– Ты больше не можешь нести меня, а я больше не могу идти, – спокойным тоном продолжила Ива. – Даже если ты вернешься за мной, скорее всего, к тому времени я уже буду мертва. Не отказывай мне в последней милости. Если я тебе хоть сколько-нибудь дорога, подари мне чистую смерть. Будь мужчиной.

Девушка замолчала и свесила голову. Речь отняла остатки сил.