Остров чаек - Фрэнсис Хардинг Страница 10

Хатин мотнула головой. Ей померещилось, будто она, перекрикивая пение горнов, во всем созналась.

– Скажи, – пробормотал Ларш, и Хатин поднялась, готовая уйти. – Всего разок.

Хатин медлила.

– Арилоу ни разу не говорила с нами, – ответила та.

– Рыба вымерла, – произнес Ларш.

Хатин развернулась, быстро покинула круг света и протиснулась наружу. Так в эту туманную ночь завершился разговор двух невидимок.

С тех самых пор, как Минхард Прокс на рассвете покинул комнату в городе, его не оставляло чувство, что за ним наблюдают.

Сначала за ним увязалась пара мальчишек хитроплетов, которые предлагали начистить ботинки или понести сумки.

Когда процессия добралась до вершины скалы, к ним примкнула старуха с многослойным тюрбаном на голове. Прокс и без того отстал от Скейна: он вел под уздцы вьючного эпиорниса, который шел с неохотой и оттого очень медленно. А старуха могла задержать еще сильнее.

Она уверяла, что розовые яйца у нее в корзине стоят немногим дороже дождевых капель, и что ему не стоит заходить дальше, потому как в подлеске затаились его предки, – только и ждут, чтобы забросать его камнями. Проксу от этих слов сделалось неуютно, главным образом оттого, что на Землях Праха действительно покоились его пращуры.

– Послушайте! – сказал он, стараясь не воспринимать слова старухи всерьез. Пот со лба стекал ему на глаза. – Вряд ли мои предки сейчас затаились где-то поблизости с полными карманами щебня.

– Ну разумейся, не таились, юный господин, – успокоила его старушка, используя смесь просторечи и языка знати. – Они садись в могила, как благородный господин в кровать, земля спади с них, как одеяло… и вот тогда они кидай в тебя камень.

Бабка продолжала идти вровень с ним. Чуть наклонив голову к плечу, она смотрела на Прокса снизу вверх с какой-то добродушной хитрецой. Старательно указывая на камни и пустоты, откуда, по ее словам, за ними незримо наблюдали мертвые, она все больше пугала Прокса.

Он так увлекся, что сам не заметил, как вошел в крупное облако гнуса, кружащего над низеньким кустом гниющих ягод. Мушки тут же полезли в глаза, рот, под воротник и во все доступные места. Взбешенный Прокс не удивился бы, если бы оказалось, что старая ведьма намеренно завела его сюда.

Размахивая руками, он выпустил поводья, и птица-слон, дергаясь под укусами мушек, показала, что способна передвигаться куда быстрее. Сумки подпрыгивали, а камни трещали под ее когтями, когда она устремилась прочь. Мальчишки бросились вдогонку, окружая ее с двух сторон, словно играли в салочки. Прокс почти сразу потерял их из виду.

В присутствии хитроплетов он всегда переставал управлять происходящим. Поток обстоятельств подхватил его и понес вперед; происхождение и все его образование внезапно показались ему хрупчайшими из весел.

Прокс отчаянно посмотрел вслед Скейну, однако инспектор и не думал его дожидаться. Он упрямо шел к люльке, как и было задумано, где собирался отвлечь внимание сельчан. В это время самому Проксу полагалось, с птицей и поклажей, незаметно спуститься вниз по извилистым тропкам и подготовить все необходимое для первого испытания.

Прокс вслепую бросился на слабые звуки возбужденных криков. Чу, что это? Как будто камни посыпались выше по склону?

– Тупая, беспомощная уродина… – бубнил вполголоса Прокс, продолжая неуклюже идти дальше. Он ненавидел вьючных птиц за их глупую воинственность, а конкретно сейчас он особенно ненавидел свою птицу, которая, похоже, вознамерилась увести его с тропы прямиком на Земли Праха.

Следующую четверть часа Прокс то карабкался вверх, то скользил вниз по неровной земле, ориентируясь на мелькающую впереди голову птицы с щетинистыми бровями. Заблудился он почти сразу же, поскольку за сотни лет Земли Праха выросли куда больше самого Погожего, поглощая плодородные земли вокруг города и вдоль полей. Солнце слепило, кругом кренились и сбивались в кучи выцветшие домики для духов.

Ну, хотя бы мертвые кругом – не из хитроплетов. Прокса ужасал обычай развеивать по ветру прах почивших.

«Вот почему хитроплеты страдают и голодают, – шептались между собой островитяне. – Вот почему они пропадают, становятся добычей орлов, вулканов и сильных морских течений. Они позволяют ветрам разрывать души предков, и некому больше оберегать их и приносить удачу. Они становятся уязвимы».

Поговаривали, будто хитроплеты, когда не остается никого, кто помнил бы умершего, уже не называют его по имени. О героях в роду больше не рассказывают легенд, только бесчисленные мифы о своем странном боге – Когтистой Птице.

Прокс попытался вообразить, как вокруг него незримо собираются предки, чтобы защитить его, однако в голове по-прежнему звучали слова старухи. От портретов усопших остались одни рамы, а их обитатели разбежались по пустоши и затаились средь черных камней и золотистой травы с полными карманами щебня.

Наконец он отыскал птицу – та клевала траву в поисках мелкой живности. Прокс уже нагнулся подобрать поводья, когда заметил вокруг листья белой орхидеи-понуриглавки, все до единого отмеченные кругленькими дырочками. В следующий миг он уже сломя голову мчался вниз по склону и крепко затыкал уши, потому что, хотя и был горожанином, знал, что эти дырочки означают: здесь прошлись жуки-забвенчики.

Забвенчики обитали только у западных гор, но слухи об их коварстве разлетелись повсюду. Когда молодые жучки покидали кокон, они принимались по спирали выедать в листьях вот такие круглые отверстия. Полный кружок в лепестке без самого жучка в нем означал, что насекомое закончило наедаться и набирать вес и что его крылышки достаточно затвердели. Они имели лишь одно средство защиты против острых, как кинжал, клювов голодных птиц, и оно было смертельно опасным.

Вокруг бушевал и переливался залитый солнцем мир. Камни и невидимый глазу вереск царапали лодыжки, но Прокс не останавливался, потому что знал: воздух кругом уже гудит от крохотных агатовых крылышек. Он догадывался, что позади него с неба уже обрушиваются птицы, завороженные этим жужжанием и утратившие способность летать, думать или дышать. Поговаривали, будто жужжание сперва чувствуют и лишь потом начинают слышать, когда за грудиной пробивается дрожь. А к тому времени, как ухо начинало различать этот звук, становилось уже слишком поздно. Никто не знал, на что похожа песня забвенчика; знали только, что она прекрасна – все, кто услышал ее, умирал с улыбкой на губах. Прокс уносил ноги, спасаясь.

Лишь вернувшись на тропу, он остановился отдышаться. Согнулся пополам и уперся руками в колени. За пряжки ботинок набилась трава. Расстроившись, он пнул камень.

«Я мог бы стать почтенным клерком в Шквальной Гавани, – горько подумал он про себя, когда сердце возвращалось к привычному ритму, – но нет, мне надо быть здесь…»

* * *

– Почему ты отлучилась? – резко спросила мама Говри, когда Хатин влетела в пещеру. – Ты ведь знаешь, что она никому, кроме тебя, не позволит разрисовать уши изнутри. Инспектор будет здесь с минуты на минуту, а она еще не готова.