Магнус Миллион и Спальня кошмаров - Жан-Филипп Арру-Виньо Страница 10

Может, не так уж плохо, что его отправили в Спальню наказаний. По крайней мере, какое-то разнообразие в обычной жизни, полной одиночества и тоски.

Те, кто растёт без братьев и сестёр, поймут, о чём я. Магнус часто завидовал обитателям интерната, которые после уроков дружно поднимались к себе в спальни, дурачась и толкаясь, как весёлые щенки. Бывали вечера, когда Магнус предпочёл бы присоединиться к ним, вместо того чтобы вновь обнаружить за воротами лимузин и шофёра в фуражке, который доставлял его домой, к одинокому ужину в огромной семейной столовой.

Теперь, когда он лишился этого огромного холодного дома с анфиладами нежилых комнат, давно не разжигаемыми каминами и потушенными люстрами, Магнусу вдруг показалось, что там было очень даже тепло. Стоило ему прикрыть глаза, как перед ним тут же возникало уютное пятно света и приятные запахи безупречно чистой кухни госпожи Карлсен. Теперь дом казался далёкой точкой, которая растворялась в ночи, и Магнус со слезами наблюдал, как она исчезает.

Если бы мама была жива. Она бы ни за что не позволила им так просто взять и наказать его.

Выходя из дома, он захватил медальон, который нашёл среди маминых украшений. Это была крошечная золотая книжечка, закрывавшаяся на застёжку. Внутри хранился снимок размером с почтовую марку: мама с растрёпанными волосами пристально смотрит в камеру. Магнус спрятал портрет в подкладку куртки, слегка отпоров её в незаметном месте, и взял с собой как талисман. Если бы не страх разоблачения, он бы сейчас достал медальон из тайника – и на душе стало бы светлее.

Первый ужин Магнуса в интернате никак было нельзя назвать весёлым: ему пришлось примоститься на краю стола и наскоро проглотить какие-то объедки под насмешливые взгляды и хихиканье новых товарищей. К счастью, события этого долгого дня слегка подпортили ему аппетит, что вообще-то с Магнусом случалось крайне редко. Но ведь не каждый день слетаешь с американских горок вместе с вагонеткой, устраиваешь бунт в лицее и получаешь тысячу триста сорок часов послеурочного наказания. От этого и более выносливые люди раскисли бы напрочь.

Едва выйдя из-за стола, Магнус поспешил спрятаться у себя в отсеке, под иллюзорной защитой болотной шторы. Не раздеваясь, он лёг в постель, натянул одеяло до самого подбородка и стал с ужасом ждать, когда закончится обход господина Прибилитца и в Спальне выключат свет.

И вот ведь насмешка судьбы: ему никак не удавалось уснуть! Ему, Магнусу Миллиону, с его странным заболеванием, о котором в лицее слагали легенды.

По-научному заболевание это называлось нарколепсией, а если перевести на обыкновенный язык, то просто – сонной болезнью. Люди, которые, как и Магнус, страдают этим заболеванием, не в состоянии контролировать своего желания уснуть: они погружаются в глубочайший сон в одно мгновение – так гаснет свечка, если на неё подуть. Пфф! – и всё. И неважно, где они в этот момент находятся – пусть даже в вагонетке американских горок, полёт которой мы недавно наблюдали. Чем сильнее эмоциональный накал, тем выше вероятность приступа. Магнус об этом прекрасно знал, и с тех пор, как медицина нашла название тому, что раньше все считали его ужасающей ленью, он избегал всего, из-за чего мог сильно разволноваться, – включая, конечно же, ответы у доски.

А тут – ничего. Сна ни в одном глазу. Уставшее за день тело Магнуса лежало на матрасе тяжёлым обмякшим мешком, а сознание летучей мышью носилось вокруг, улавливая каждый шорох в сумраке Спальни и ударяясь о стены.

Но они появились так внезапно, что он не успел ничего услышать.

Мгновение – и вот они уже у него в отсеке, а он лежит будто парализованный, не в силах пошевелить ни рукой, ни ногой.

– Молчать или ты труп! – услышал Магнус тихий голос у себя над ухом.

Предупреждение было бессмысленным: чего Магнусу хотелось сейчас меньше всего на свете, так это разбудить надзирателей-ротвейлеров.

Их набилось в отсек не меньше десятка. Двое сидели у него на груди, двое – прижимали к кровати ноги, чтобы он не мог двигаться. Остальные открыли узкий железный шкаф, вывернули содержимое сумки Магнуса на постель и без стеснения рылись в его вещах. Только бы не нашли медальон, испуганно подумал Магнус. Лохматые, в мятых пижамах с оторванными пуговицами, они были похожи на кучку худых изголодавшихся пиратов, которые пришли грабить камбуз.

– Эй! – запротестовал он. – Не трогайте…

– Заткнись! – повторил голос. – Ты вообще понимаешь, с кем имеешь дело?

Удар кулаком по рёбрам отбил у Магнуса охоту протестовать.

Главным у них был мальчик среднего роста, с мрачным лицом и выдающимся кадыком. Он был наголо обрит, только одна желтоватая прядь болталась на затылке. Магнус знал его. Все учащиеся Гульденбургского лицея его знали. Антон Спитл по прозвищу Плевок.

– Сигареты? Конфеты?

Магнус покачал головой, не сводя глаз с лезвия ножа, которое Плевок поднёс к самому его носу.

– Это ведь запрещено, – объяснил он.

Мальчишка издал странный смешок, чем ужасно развеселил всю банду.

– Тут хозяева мы. И нам решается, что тут запрещено, а что нет.

– Нам решать, – не удержался Магнус.

– Нам решать, – повторил Антон Спитл, нахмурив лоб. – Точно?

Магнус промолчал. Антон Спитл был грозой лицея, главарём банды. Его боялись в равной степени и ученики, и учителя, и никому бы не хотелось встретиться с ним наедине.

– Так что, сигарет, значит, нету? – снова спросил он приглушённым голосом, немного подумав над словом «решать».

Магнус снова помотал головой. Он уже задыхался под тяжестью тех, кто навалился ему на грудь.

Антон Спитл отправил в дощатый пол сгусток слюны – как бы подтверждая своё прозвище. Магнус заметил, что один глаз Антона беспрестанно моргает, в то время как другим главарь смотрит не мигая.

– Ты на нашей территории, Магнус, – сказал он. – В гостях у экстримов. Слыхал о нас?

В иерархии учеников обитатели интерната всегда стоят особняком, они представляют собой отдельный сплочённый коллектив, и остальные лицеисты опасаются иметь с ними дело. Интернатских жалеют и в то же время ими восхищаются. Они будто группа арестантов, вынужденных проводить дни рядом с обычными людьми, но с наступлением вечера наслаждаются благами мира, вход в который простому человеку заказан: ночной жизнью лицея.

Гульденбургский лицей не был исключением. Но в его устройстве был дополнительный уровень, ещё более закрытый: выше всех стояли те, кого сослали в Спальню наказаний. Но даже и на этой ступени не все были равны, потому что на верхушке иерархии находилась банда экстримов: самые непробиваемые из непробиваемых, ребята из Нижнего города, преимущественно сироты, которые устанавливали свои законы во всех сферах лицейской жизни.

– Нет, ты не знаешь, кто мы такие, – продолжал Антон, отчаянно моргая нервным глазом. – Да и нет ваще таких людей, кто знает.