Выбор офицера - Алексей Гришин Страница 10

Но только когда я после долгих трудов все же в это состояние вошел — понял, какая это страшная штука, оружие действительно последней надежды.

Сила в теле немереная, в сердце даже не ярость — дикая, первобытная жажда крови, желание услышать хруст костей, крики жертв и животная страсть убивать, убивать, убивать…

Перед тем, как в старкад входить, мне в руки меч дали — старинный бастард [10], и никакой защиты. А вокруг все дружинники, свободные от дежурства, вооружены, как положено, в полных доспехах. У них задача — уцелеть, ибо справиться с воином в старкаде заведомо невозможно. Так вот, я всех убил. И чем больше убивал — тем больше мне это нравилось, больше хотелось убивать, причем не просто убивать. Зачем отрубать жертве голову, когда можно отрубить руку? Или ногу? Я хотел видеть агонию, слышать предсмертные крики. Бастард я держал впервые, но какое же прекрасное это оружие! Как ровно он прорезает доспехи, как смачно входит в человеческое мясо! Как приятно под ним хрустят кости!

Когда очнулся — вокруг кровь, все, с кем два года я тренировался, болтал в минуты отдыха, все лежали не просто мертвые — на куски мною порубленные. Я тупо смотрел на свою окровавленную одежду, окровавленные руки, окровавленный меч — готов был сойти с ума от ужаса и ненависти к самому себе.

Вдруг окружающий мир дрогнул, поплыл, я уже решил, что сумасшествие состоялось. А потом кровь на одежде и куски мяса на земле исчезли, дружинники зашевелились, а в руках оказалась простая палка. Очень легкая и прочная. Подбежавший барон помог сесть на землю, заставил выпить огромный кубок вина, сам устроился рядом и стал рассказывать.

Оказывается, со мной провели стандартную процедуру демонстрации этого чертового старкада. Давным-давно маги поняли, что впасть в это состояние может любой способный к магии человек, однако последствия всегда бывали страшными. Тогда и было принято решение обучать этому дворянских детей с тем, чтобы исключить случайное вхождение. И параллельно показывать, к чему старкад может привести. Проще говоря, во время всего этого действа я находился в магически измененном пространстве, словно в галлюцинации. В руках у меня была палка, которая казалась мне мечом. Если я кого-то бил — то это был просто сильный удар палкой, а казалось, что я отрубаю куски тел, из ран льется кровь. Такая вот иллюзия, неотличимая от реальности. Жестоко, зато желание баловаться старкадом отбивает навсегда.

Да, потом пять дней отлеживался — каждая мышца и каждая связка болела. И отъедался — сколько уж я там килограммов за это упражнение скинул — не знаю, но жрал эти дни в три горла, наесться не мог.

Когда оклемался, барон заставил меня поклясться на священном писании, что использовать старкад буду только на государевой службе и только в крайнем случае. А мне с писанием шутить никак нельзя, даже не из страха — просто нельзя и все.

Когда клялся — обратил внимание на хорошее настроение барона, чем и решил воспользоваться.

— У нас никак не получается поговорить с глазу на глаз, а, наверное, надо. Вы согласны?

— И о чем же? — все-таки недовольно проворчал де Безье.

— Нам надо определиться с будущим.

— Какое будущее! Ты влюбил в себя мою семью, а что дальше? Оставить все тебе? Твоим детям, которые нам чужие? А что будет с моими детьми — нищенствовать их пошлешь?!

К сожалению, чего-то подобного я и ожидал. Но неопределенность точно до добра не доведет. Сейчас он ничего не сделает, видит же, как меня баронесса и дочери любят. Но вот в будущем… Нравы здесь простые, а человеческая жизнь ценится дешево. Так что лучше обо всем сказать открыто, чем ждать, что само рассосется.

— Господин барон, вообще-то это близко к оскорблению. Вы действительно меня за свинью держите? С чего Вы решили, что в благодарность за вторую жизнь я намерен и наследство отхватить?

— С того, что по-другому — никак! Лишение наследства старшего сына возможно только в случае его бесчестия. Причем именно бесчестия, после которого с тобой даже разговаривать никто не станет. А заодно и с нами — с твоей семьей. Такой твоя благодарность будет? Собираешься маленьких девочек насиловать? Так учти, что простолюдинки для этого дела не подойдут, дворянки нужны. Да за такое я тебя сам четвертую!

— Спокойно, спокойно. Вы чего себе напридумывали? Неужели нельзя просто мне самому написать отказ от наследства? Ну не хочу я в сельском хозяйстве копаться. Может, я о воинской службе мечтаю.

— А кого это волнует? Оставляй управляющего с доверенностью и вперед к подвигам. Вот если погибнешь геройски — тогда да, может и Гастону достаться, если детьми к тому времени не обзаведешься. И только так! У нас ведь майорат, от него отказаться нельзя. Только со смертью. Слушай, может сам повесишься, через годик?

— Грех это смертный, сами знаете.

— Ладно, ерунду сказал. Но не знаю я, что делать, не вижу выхода!

Действительно проблема. Единственный вариант — лишение наследства. Однако причина с одной стороны должна быть веской, с другой — не унижающей родовую честь де Безье. И что тут можно придумать?

— Да и нужен ты здесь, — неожиданно продолжил барон. — Ты положение в стране представляешь?

— Примерно. Король и королева-регент правят мудро. Парламент им во всем помогает. Подданные платят налоги, ходят в церковь и не бунтуют. Вроде все спокойно? — ну не интересовался я здесь политикой, и, как оказалось, зря.

— Если бы спокойно. Лет пятьдесят назад приползла к нам зараза — ересь островная, которую святые отцы благополучно. Хватились, когда уже поздно было — почти четверть Галлии за еретиками пошла. Воевали с ними, но добить не удалось. Лет десять назад подписали с реформистами мир, по которому оставили им территории, на которые святой церкви ходу нет. Так вот территории эти недалеко от нас. Ближайший город — Монпелье, как раз под ними. Со своим гарнизоном. Теперь они упорно стремятся и наших крестьян в свою веру обратить, а попутно и пограбить. Поэтому здесь на счету каждый мужчина, умеющий держать шпагу в руке, чтобы и крестьян защитить, и убыток компенсировать.

Что ж, все знакомо. Как тот папуас говорил: «Плохо — это когда сосед у меня корову украдет, а хорошо — это когда я у него». Но не мне же судить. Тем более если Безье действительно под угрозой. Да и не верю я церковным реформаторам. Это вначале — откажемся, братия, от лишнего в учении и воспримем правила строгости и скромности. А в конце проституция и наркотики Амстердама, венчание однополых браков, даже венчание животных. Проходили. На фиг. Ибо не фиг.

А Гийом Маттье барон де Безье… Он мужик правильный, на пустые слова не ведется. Мужчины не болтают, мужчины делают, а какие сейчас с меня дела? Нам с ним, видимо, вместе драться придется, там и будем доказывать, а так — чего действительно зря воздух сотрясать.

И вот в начале июля приехал к нам в гости родной брат баронессы — шевалье де Брам. Да с охраной аж из девяти человек. Баронесса мне о нем много рассказывала — и какой он добрый, и какой он умница, и как своих трех дочерей любит — фактически идеал рыцаря. Ну, естественно, она же замуж в пятнадцать лет вышла, каким еще может быть старший брат у такой девчонки. Встречались они после этого раз в год летом, только в прошлом не сложилось — чем-то он был очень занят.