Эльфийская кровь. Книга 3. Пророчество Двух Лун - Владимир Ленский Страница 101

Так выглядит просватанная невеста, твердо принявшая решение сказать «нет» – при сватах, при родителях, при гостях, которые уже приготовились отметить помолвку грандиозным пиршеством, при завистливых подругах…

Ренье встретился с ней глазами, и она прикусила губу.

И тогда он наконец понял. Если Ренье одержит верх в этом последнем поединке, королева вручит ему хрустальную чашу. Виночерпий наполнит чашу лучшим вином королевства, и победитель должен будет поднести ее своей даме, дабы вместе распить с ней «напиток любви» – залог их счастливой совместной будущности.

Как это будет выглядеть, если победителем окажется Ренье? Они начнут передавать хрустальную чашу друг другу – точно мещане, пытающиеся проявлять любезность: «Ах, позвольте, господин, это вам».«Ах, я не могу принять такой дорогой подарок». – «Ах, простите, я не могу принять ваш отказ, так что вы извольте уж принять мой подарок»…

Она не боялась выставить напоказ свой роман с юным придворным. Она боялась, что этот роман будет выглядеть смешным.

Ренье со вздохом отсалютовал Фастрадину второй раз, и поединок возобновился. Теперь атаковал Ренье. Может быть, Ренье и отдаст первенство своему сопернику, но прежде он должен убедить и королеву, и Талиессина, и всех знатоков фехтовального искусства в том, что поражение было добровольным, что поступок Ренье обусловили некие тайные причины, а вовсе не недостаток мастерства.

Фастрадин отступал, легко лавируя между цветными камнями, а затем споткнулся, и один из камушков откатился в сторону. Теперь лабиринт стал гораздо меньше: по правилам за границей разорванной линии фехтовать запрещено.

Ренье сделал еще один выпад, а затем, метнув взгляд в сторону своей дамы, на миг открылся. Он знал, что сейчас произойдет, и заранее зажмурился. Но боли не почувствовал: кончик шпаги был слишком острым – он рассек кожу почти незаметно. На белой одежде Ренье выступила кровь, пятно начало быстро расплываться.

Фастрадин выдернул из раны клинок и, тяжело дыша, отступил. Ренье продолжал стоять на ногах. Жгучий пот заливал его лицо, кусал глаза и губы. Ренье моргал, и лицо королевы расплывалось перед его взором. Благодарное, бледное, полное невыразимой нежности. Она смотрела на него так, словно он заступился за нее, не позволил выставить ее на посмешище.

Ренье пошатнулся, и Фастрадин бросился к нему:

– Я сильно вас ранил, мой господин? Я не хотел это оружие слишком остро заточено…

– Нет, – сказал Ренье, хватаясь за его руки. – Просто помогите мне добраться до палатки.

Они вместе вышли из «ворот Ренье». К раненому подбежал прислуживающий паренек. Ренье криво улыбнулся Фастрадину, и тот, с облегчением избавившись от обузы, помчался к королевскому балдахину – получать награду. Ренье представил себе, как волнуется сейчас дама, чье сердце жаждет завоевать влюбленный Фастрадин; ему стало ужасно грустно, и он, зевая, улегся в своем шатре.

– Позови моего брата, – попросил он паренька. – Только сперва перетяни мне плечо потуже. Проклятье, такая жара, и из раны хлещет…

Звать Эмери не пришлось, он явился сам, и с ним Генувейфа.

Увидев простертого на земле бледного Ренье, Генувейфа растянула рот, заревела и сквозь слезы сказала:

– А я-то думала, ты победишь! Я так хотела эту чашку!

«Я дурак, – подумал Ренье. – Я ведь действительно мог отдать выигранный приз Генувейфе… Эльфийская любовь – проклятие. Не нужно было смотреть королеве в глаза…»

За стенами шатра послышался громкий шум.

– Скачки начинаются, – пояснил Эмери.

– Иди посмотри, – пробормотал Ренье.

– Нет уж, – отозвался Эмери, – мне теперь не до скачек. Уида и без нас как-нибудь выиграет состязание, а я лучше посижу здесь с тобой. Все равно там слишком жарко и очень шумно. Что до скачек, то я их терпеть не могу – еще со времен бедного покойного Кустера.

Он говорил монотонно, ровным голосом, говорил долго-долго, пока не убедился в том, что Ренье спит. После этого он замолчал и, устроившись рядом, стал слушать, как шумит вокруг их шатра празднество.

Скоро потянулись протяжные жалобы флейты; недовольные, вступили барабаны, а затем начали безумствовать клавикорды: складывалась новая симфония. Эмери пошарил в шатре в поисках того, на чем можно писать, и в конце концов взял белую тунику брата. Обугленной палочкой набросал несколько нотных знаков – общую тему, бережно свернул и отложил в сторону.

Спустя несколько минут Эмери почувствовал, как его клонит в сон, и под праздничный грохот он преспокойно заснул рядом с братом.

* * *

Скачки проводились прямо на большой дороге, что вела из столицы на север. Дорога эта была достаточно широкой для того, чтобы десять лошадей проехали по ней в ряд. Разумеется, всякое иное движение здесь было прекращено; по обе стороны скакового поля были выставлены заграждения. Несколько купеческих караванов и десятка три крестьян, направлявшихся в столицу, застряли у кордона вместе со своими лошадьми и телегами. Но никто не роптал и не жаловался; напротив, многие были очень довольны случайностью, которая позволила им присутствовать на придворном празднике.

В зеваках из соседних деревень и предместий тоже не было недостатка. Если на фехтовальные поединки простонародье не допускалось, то глазеть на скачки могли все без исключения.

Вдоль дороги разместились зрители. Королева наблюдала за скачками стоя; балдахин сняли с трона и установили на четырех шестах.

Талиессин нахлобучил широкополую шляпу, чтобы защититься от пылающих солнечных лучей. В руках он держал огромный кувшин с сидром, откуда то и дело отхлебывал. Всякий раз выныривая из кувшина, он улыбался мокрыми от капель губами.

В воздухе резко пахло лошадьми. Среди аристократов мало нашлось бы таких, кто счел бы этот запах неприятным. Напротив, хорошенькие ноздри придворных дам раздувались от удовольствия.

Фастрадин со своей избранницей стоял на почетном месте, слева от королевы. Хрустальная чаша сияла в руках дамы.

Герцог Вейенто с молодой супругой заняли специально отгороженное место справа от Талиессина. На празднике все было устроено таким образом, чтобы подчеркивать близость мужа и жены. Над их головами хлопало большое белое полотнище, разрисованное шарами и стилизованными изображениями лошадей; герцог и герцогиня должны были придерживать это покрывало за ленты, пришитые снизу. Оно как бы накрывало обоих подвижным куполом.

Наконец из огромного белого шатра вышли участники состязания. Лошадей они держали в поводу.

В отличие от тех скачек, что проводились на конской ярмарке в Дарконе, всадники выступали не обнаженными, но в очень коротких туниках с широченными поясами. У каждого на роскошной пряжке ремня имелась собственная эмблема.

Женщин среди состязающихся было три: мужеподобная красавица, армейский сержант (на которую Аббана бросала мрачные, ревнивые взгляды, постоянно сравнивая ее с собой), юная девица с черными волосами и траурными кругами вокруг глаз и Уида.