Повелитель Самарканда - Роберт Говард Страница 103

Я увидел тусклый блеск лезвия и, ошеломленный, понял, что не смогу избежать удара… И тут девушка застыла с поднятым топором, широко раскрытыми глазами уставившись поверх моей головы на что-то, находящееся позади меня. Помимо своей воли я повернулся и тоже посмотрел туда же.

Остальные команчи уже пали, забрав с собой пятерых пауни. А все оставшиеся в живых замерли, как и Кончита. Один даже замер с ножом в зубах, стоя на коленях на спине мертвого Котопы и срывая скальп. Он согнулся и словно неожиданно окаменел, уставившись туда же, куда и все.

Все дело в том, что на западе туман разошелся и стали видны стены и плоские крыши странного сооружения. Оно было похоже и все же странно непохоже на пуэбло индейцев, выращивавших кукурузу далеко на западе. Подобно пуэбло, оно было сложено из кирпича, да и архитектурой напоминало подобные строения. Из этого здания вышла цепочка странных фигур… невысоких людей, одетых в наряды из ярко окрашенных перьев и выглядевших несколько похожими на индейцев, живущих в пуэбло. Они были без оружия и держали в руках только веревки из сыромятной кожи и кнуты. Лишь шедший впереди более высокий и сухопарый человек нес в левой руке странный, похожий на щит диск из сверкающего металла, а в правой — медный молот.

Эта странная процессия остановилась перед нами, и мы уставились на них — девушка-воин с все еще занесенным топором, пауни, пешие и конные, раненые и я, привставший на колено. Тут Кончита, неожиданно почувствовав опасность, отчаянно выкрикнула приказ. Она, забыв обо мне, шагнула вперед, размахивая топором. Когда пауни приготовились к атаке, человек с перьями грифа в волосах ударил молотом в гонг, и на нас, словно невидимая пантера, обрушился страшный грохот. Он походил на удар грома и звучал столь громко, что казался почти осязаемым. Кончита и пауни рухнули как подкошенные. Лошади их взвились на дыбы и рванули прочь. Кончита покатилась по земле, крича от боли и зажимая уши. А я был Железным Сердцем, команчем, и звук не мог испугать меня.

Я одним прыжком вскочил с земли с ножом в руке, хоть череп мой, казалось, раскалывался от этого ужасного звука. Я метнулся к тому человеку, кто носил головной убор с перьями грифа, целя ему в горло. Но мой нож так и не впился в его тело. Снова незнакомец ударил в ужасный гонг, и звук сразил меня, отшвырнув как тряпичную куклу, словно удар могучего воина. И в третий раз ударил молот по гонгу. Казалось, земля и небо раскололись надвое от оглушающего звука. Я упал на землю, словно сраженный палицей.

Когда я снова смог видеть, слышать и думать, то обнаружил, что руки у меня связаны за спиной, а шею стягивает сыромятный ремень. Меня заставили подняться, и люди, взявшие нас в плен, погнали к городу.

Я называю то место городом, хотя больше оно напоминало замок. С Кончитой и ее пауни поступили точно так же, за исключением одного тяжелораненого. Его убили, перерезав горло его же ножом, и оставили вместе с остальными мертвецами. Один из пленивших нас поднял топор, что я выволок из типи, и стал с любопытством его разглядывать, а потом забросил себе на плечо. Чтобы проделать это, ему пришлось взяться за рукоять обеими руками.

Спотыкаясь, побрели мы к замку, полузадушенные сдавившими нас ремнями. Время от времени нас подгоняли, щелкая сыромятными плетьми. Но стегали конвоиры только Кончиту. Человек, который вел ее, постоянно грубо дергал за веревку, стоило девушке чуть замедлить шаг. Пауни пали духом. Они были самыми воинственными из всего своего племени, принадлежали к ветви, которая жила у истоков Симаррона и которая по обычаям и традициям отличалась от своих северных братьев. Они скорее напоминали типичных представителей равнинной культуры, в отличие от своих соплеменников, и никогда не вступали в контакты с англоязычными пришельцами. Около 1641 года их выкосила оспа. Пауни заплетали волосы в длинные, волочащиеся по земле косы, как кроу и миннетари, и утяжеляли свои косы серебряными украшениями.

Замок (я называю его так на языке Джона Гарфилда и на вашем собственном языке; Железное Сердце именовал бы его вигвамом или пуэбло) стоял на возвышении, недостойном называться холмом, но нарушавшем плоскую монотонность равнины. Замок окружала стена. В ней зияли ворота. На одной из плоских крыш, поднимавшихся ярусами, мы увидели фигуру, закутанную в сверкающую мантию из перьев, блестевших даже в этом затемненном месте. Человек в мантии властно махнул рукой, затем величественно проследовал к дверям и исчез.

Столбы ворот замка были бронзовыми, с резными изображениями пернатого змея, при виде которого пауни содрогнулись и отвели взгляды. Как и все индейцы прерий, они помнили об ужасах прошлого, когда великие и ужасные царства далекого юга воевали с дикарями далекого севера.

Нас провели через двор замка. По короткой бронзовой лестнице мы поднялись в коридор. Как только мы очутились внутри строения, всякое сходство с пуэбло исчезло. Но мы знали, что некогда подобные дома высились в больших городах среди переполненных змеями джунглей далекого юга. Тогда же в наших душах зашевелились отзвуки древних легенд.

Мы вошли в просторное круглое помещение, куда из открытого купола струился сумрачный свет. В центре его высился черный каменный алтарь с темными канавками по краям. Перед ним на возвышении, на троне из человеческих костей, заваленном мехами, восседал тот странный человек, которого мы видели на крыше.

Это был высокий индеец, стройный и жилистый, с высоким лбом и узким, острым, ястребиным лицом. Его лицо казалось маской жестокого высокомерия и насмешливого цинизма. Человек на троне определенно считал себя выше низменных человеческих страстей, таких как гнев, милосердие или любовь.

Он обвел нас взглядом, и пауни опустили глаза. Даже Кончита, храбро встретившись с ним взглядом, вздрогнула и отвела взор. Но я был Железным Сердцем, команчем, и страх во мне спал. Я встретил пронзительный взгляд странного незнакомца не моргнув глазом. Он долго смотрел на меня и через минуту заговорил на языке индейцев, обитающих в пуэбло. В старые времена это был торговый язык прерий, который понимало большинство индейцев, освоивших верховую езду.

— Ты похож на дикого зверя. В твоих глазах горит огонь убийства. Разве ты не боишься?

— Железное Сердце — команч, — презрительно ответил я. — Спроси у сиу, есть ли что-нибудь такое, чего он боится! Его топор все еще готов раскалывать головы врагов. Спроси у апачей, киова, шайенов, липанов, кроу, пауни! Если б с команча спустили шкуру, а кожу разрезали бы на куски не шире ладони и каждый кусок положили бы на голову убитого им воина, то мертвых было бы больше, чем кусков!

Несмотря на страх, пауни нахмурились от такой похвальбы. Сидящий же на троне весело рассмеялся.

— Крепок, силен. Его тщеславие придает ему храбрость, — сказал он сухопарому индейцу с гонгом. — Такой воин многое вынесет, Ксототл. Помести-ка его в последнюю камеру.

— А женщину, повелитель Тескатлипока? — спросил, низко кланяясь, Ксототл, и Кончита удивленно уставилась на фантастическую фигуру на троне. Кончита знала ацтекские легенды, а услышанное ею имя было именем одного из воплощений Солнца, которое присвоил себе владыка этого злого замка, кощунствуя над легендами предков.