Сказание о страннике - Дэвид Билсборо Страница 103

Всего лишь двенадцать часов назад они распрощались с Мист-Хэкелем — причем с большим облегчением: путники несколько дней пытались покинуть это место, но, несмотря на все усилия, их постоянно что-то задерживало.

На то были две основные причины. Во-первых, Женг наотрез отказалась сдвинуться с места, пока ее не подкуют заново — и Болдху пришлось долго торговаться с тасским кузнецом, чтобы сбить цену. Тасс, осевший в городе член гордой древней касты Мамонтов, назвавшийся Тедом, не привык к тому, чтобы его цены обсуждались... ну и что с того, что он потребовал плату не в златах, а в сардониксах (завысив обычные расценки раз в восемь) просто потому, что чужеземцы выглядели богато? Всё кончилось тем, что Тед затаил обиду и слегка схалтурил. Не прошло и полудня пути, как одна подкова отвалилась, и Женг стала сильно прихрамывать.

Пришлось возвращаться в Мист-Хэкель, чтобы кузнец выполнил-таки свою работу (на этот раз бесплатно). Надолго бы это их не задержало, но тут Эппа вдруг слег с приступом болотной лихорадки. Лесовик как мог пытался вылечить старика, но шаману не хватало опыта в лечении местных болезней. Решили уж было идти дальше без Эппы, но тот и слышать ничего не желал. Лишь невероятное упрямство, граничащее с фанатизмом, и, конечно, собственный опыт целителя помогли ему выкарабкаться и даже продолжить путешествие.

И все-таки временами начинало казаться, что им никогда не уехать из Мист-Хэкеля, от которого их уже воротило. Болдх никак не мог отделаться от чувства, что все это уже происходило с ним раньше.

Никаких задержек больше не предвиделось, но случилось так, что стоило им выехать во второй раз, как наутро с севера донесся тягучий грохот. С самого рассвета что-то рокотало, словно где-то рядом проезжала гигантская повозка. Но рокот не стих, он продолжался без перерыва все утро, становясь все громче и громче, и ко времени, когда отряд тронулся в путь, гремел, словно рядом бушевала гроза: даже земля тряслась.

Через несколько часов, далеко к северу от Мист-Хэкеля, выбравшись наконец на более сухую возвышенность, путешественники застряли на скальном выступе: там, внизу, могучая река каких-то громадных бурых тел, мелькающих хвостов и раскачивающихся голов, катила на запад, заполнив узкую полоску земли между болотами и лесом Фрон-Вуду.

Это шли белуждитерии, отрезав путь на север.

Из всей компании лишь Болдху доводилось видеть белуджитериев, этих мощных животных из тасских стад, которые в холке были втрое выше своих гордых пастухов. Но даже он никогда не видел их в таких количествах: повсюду, насколько хватал глаз, простиралось тысячное стадо. А гуртовые великаны тассы, проходя, пренебрежительно поглядывали на горстку людей на уступе и не спешили. На плече каждый тасс нес огромное копье, которым время от времени направлял стадо; поверх окрашенной ягодным соком длинной юбки у них был накинут доломан; а на груди красовался набор метательных топориков.

Они были суровым народом, эти тассы, кто-то даже назвал бы их свирепыми. По всей земле они пасли свои стада: северных оленей, сайгаков, верблюдов, зубров, мамонтов и даже бонакопов. В этих краях среди тассов нередко поселялись полги и даже люди, выбравшие кочевую долю. Вот и теперь, в тучах пыли и насекомых путники различили одну-две женские фигурки в плаще с капюшоном, устало бредущие с тяжелыми тюками на плечами. Происходившие из знатных семей, эти отступницы оставались с тассами сезон-другой, отказавшись ради возможности «побыть свободными» от пышных нарядов и положения в обществе. Часто в итоге они выходили замуж за своих тасских ухажеров, и хотя дети от подобных браков не рождались, это никого не останавливали.

И вот стадо белуджитериев прошло. Земля, утрамбованная слоноподобными ногами, сделалась тверже камня и была просто завалена кучами экскрементов — путникам пришлось плотно замотать рты и носы в полотенца, чтобы пробраться.

Наконец пустоши остались позади, и к вечеру отряд определенно достиг краешка леса Фрон-Вуду.

* * *

Несмотря на радость прощания с Мист-Хэкелем, путники весь день пребывали в подавленном настроении. Даже в насвистывании пеладана пробивались тоскливые нотки. От мысли, что на следующий день им придется зайти в Великий лес, даже Нибулус протрезвел. Пока день клонился к закату, все чувствовали себя не в своей тарелке, только теперь осознав, что никто из них прежде не ступал под сень Запретного леса (Финвольд о своих приключениях умолчал). Здесь их наверняка ждет последнее серьезное испытание перед Мелхасом.

Теперь, когда на западе тихо догорал бледный свет, уступая место глубокой синеве, Болдх сидел, завернувшись в одеяло, и рассматривал новый меч. Любопытный клинок, ничего не скажешь. Сколько он ни путешествовал, ни разу не видел ничего подобного. Другого такого — с лезвием, змеящимся из рукояти — в целом мире не сыщешь. По крайней мере, не теперь. Непонятно было, для каких практических целей его использовать; уж, конечно, не в бою. Это скорее декоративное оружие... или ритуальное?

И тут он вспомнил, где видел подобный клинок. Правда, не меч, а кинжал — кхис, так называли его некроманты — ритуальный нож, которым закалывали людей на алтарях в храмах Ольхора. Да, однажды он уже видел такие кинжалы, когда путешествовал по темным землям Релма-Файнда много, много лет назад. Воспоминание всколыхнуло потаенное облако мрака, и Болдх решил, что в первую ночь в лесу Фрон-Вулу лучше о таких вещах не думать.

Пытаясь взбодриться, он стал думать о преимуществах клинка. Это было тяжелое, старомодное оружие, что верно, то верно, но оно прекрасно подходило воину, привыкшему сражаться топором. Болдх никогда не испытывал нежных чувств к мечам: во-первых, они имели отношение к культу пеладанов; к тому же он просто-напросто не очень хорошо владел мечом. Хотя при необходимости Болдх вполне мог себя защитить, профессиональным воином он не был, и потому не обладал мастерством обращения с легкими мечами; а орудовать огромным двуручником, вроде рыцарского меча Нибулуса или шамшира Мафусаила, ему не доставало силы. Болдх предпочитал не слишком тяжелое оружие, не требовавшее особых навыков, вроде дубинки или топора.

Этот пламенник был и не слишком тяжел, и не слишком легок, а за длинную рукоять можно было держаться одной или двумя руками. Собственно, почти как его старый боевой топор.

Болдх с растущим любопытством изучал клинок. Казалось, тот обладал каким-то изменчивым свойством: днем он сверкал начищенной медью, в темноте же из глубин проступала вулканическая синева. Даже в глухую ночь видно было, как пламенник сияет — словно неведомая мощь бурлила внутри.

Болдх поднес лезвие к самым глазам и вгляделся в зеркальную поверхность: под танцующими бликами, в магической глубине, таился источник силы...

Странник отпрянул — из клинка, изучая с не меньшим любопытством, на него уставились два глаза! Сердце забилось быстрее, и Болдх оглянулся на спящих товарищей, гадая, стоит ли их будить.

Он решил ещё раз взглянуть, осторожно и пристально — убедиться, что это всего лишь игра света... и с облегчением рассмеялся: на него смотрело собственное отражение.