Последний Исход - Вера Петрук Страница 103

– Но сейчас это неважно, – произнес слуга Подобного. – Когда мы нашли трупы, то сделали с ними то же, что и с остальными. Поэтому учитель встретил тебя так холодно. Он поверил, что солукрай овладел твоим разумом и телом. Я ожидал, что иман отправит тебя в Сикта-Иат. Должно быть, Тигр сходил с ума от того, что подверг тебя риску, наделив знанием, к которому ты оказался не готов. Он решил, что тяжелый труд на раскопках вдали от войны сможет вылечить тебя, но мы были рядом. В городе мои люди старательно распускали слухи о том, что слепой драган – сумасшедший колдун, который приведет их к гибели, а ты делал все, чтобы подтвердить эти слухи – бегал на развалинах мертвого Балидета, куда не ступил бы ни один кучеяр в здравом рассудке, плавал в Мианэ там, где утонул бы любой смертный, общался с керхскими шаманами, охотился по ночам в дальних оазисах. Убедить сикта-иатцев, что ты крадешь здоровье их детей и насылаешь порчу на скотину, было не трудно. Когда Азатхан подстрелил тебя, мы вернулись к той пьяной толпе, что преследовала тебя из Сикта-Иата, и отправили всех к предкам. Тела живописно разбросали по округе. Жаль, что Ларана среди них не оказалось. Наверное, он решил не тратить время на погоню за тобой, а может, как всегда, струсил. Полагаю, мои люди уже разделались с ним. Теперь ты понимаешь, что у тебя нет будущего на той земле? В каком месте Сикелии ты бы ни появился, тебя найдут те, кто жаждет мести за погибших товарищей. И даже иман не поможет. Сейчас Тигр занят. Перемирие с Согдарией отнимет у него много времени. Он, конечно, отправит людей на твои поиски, но будет уверен, что они тебя не найдут. Когда же иман, наконец, прибудет в Сикелию и отправится лично на твои поиски – а я уверен, он сделает это непременно, – ты будешь за Гургараном.

Джаль-Баракат замолчал и пытливо посмотрел на Арлинга.

– Жаль, я не вижу выражения твоих глаз. Азатхан верит, что если снять с тебя повязку и заглянуть в твои глаза, можно ослепнуть самому. Что ж, проявим уважение к его вере. Хотя мне любопытно, как ты себя чувствуешь.

– Что Великий Негус хочет от Индигового Ученика Тигра Санагора? – спросил Регарди как можно вежливее. Вряд ли враг решит, что он устрашился, но показное смирение всегда было выигрышной тактикой.

– Ты закончишь Септорию Второго Исхода, – ответил слуга Подобного так просто, словно Арлинг интересовался, пойдет ли завтра дождь. – Времени до ее завершения осталось немного. У нас возникли трудности из-за отсутствия носителя истинного солукрая. При встрече Великий Негус объяснит, что от тебя требуется.

Итак, узел затягивался туже. Что Арлинг знал о Септории Второго Исхода? Смехотворно мало, кроме того, что ее изобрел Подобный, чтобы… Тут версии расходились. Если Негус хотел сделать Нехебкая единственным богом и преследовал исключительно религиозную цель, то его методы по уничтожению будущей паствы были странными, если не глупыми. Если же Подобный хотел увеличить собственное могущество, то это была вполне человеческая цель, хотя и отдавала привкусом безумия. Арлинг не собирался участвовать в его затее. Ему хватало и своих мертвецов. А у Негуса их было куда больше, если верить тому, что все жертвы войны и эпидемии «Бледной Спирохеты» предназначались Нехебкаю ради завершения Септории Второго Исхода.

И среди зол есть выбор, вспомнил Арлинг слова учителя:

– Я пойду к Великому Негусу добровольно, – произнес он. – После того что вы рассказали, у меня нет другого пути. Прошу вас, не нужно зелья и кандалов. Я дам слово васс’хана, что не сбегу.

Азатхан фыркнул, а Джаль-Баракат улыбнулся:

– Слово васс’хана для нас ничего не значит. Конечно, ты не сбежишь. Ведь если это случится, у нас не будет другого выбора, как снова открыть охоту на твоего учителя. Ты не единственный выход, Арлинг, а просто более удобный вариант, чем Тигр Санагор. Если ты сбежишь, нам не останется ничего другого, как превратить жизнь имана в бегство и прятки от нас. Чем он и занимался до того, как мы нашли его – и тебя – в Балидете. Одно время я даже думал, что он специально взял тебя в васс’ханы, чтобы мы оставили его в покое и занялись тобой. Но потом понял, что твой учитель слишком тебя любит, чтобы принести в жертву собственной безопасности. В жизни всегда кто-то должен жертвовать. У тебя будет много времени подумать, что для тебя означает свобода имана.

Арлинг кивнул. Пожалуй, Джаль-Баракат мог не говорить так много слов. Ему стоило лишь упомянуть Тигра Санагора. Регарди был Индиговым Учеником, а васс’хану доставался не только солукрай, но и почетное право смерти за учителя. Если слуга Подобного сказал правду, и они не станут преследовать имана, пока у них его Индиговый Ученик, Арлинг был готов отправиться не только за Гургаран, но и в Преисподнюю. Если где-то там его ожидала смерть, она стала бы достойной наградой за его жертву. Впрочем, в свою смерть он не верил. Это было бы слишком просто, а жизнь давно не предлагала ему легких дорог.

* * *

Джаль-Баракат все-таки напоил его сонным зельем.

«Мы пойдем через Карах-Антар, – сказал он. – Дорога сложная, и я не хочу отвлекать людей на постоянную слежку за тобой. Не беспокойся, полностью ты не заснешь, но и сбежать не получится. Согласись, было бы глупо с моей стороны, упустить тебя в пятый раз. Ты не представляешь, чего мне стоило объяснить Великому Негусу первые четыре провала».

Арлинг не стал противиться и выпил полный ковш зелья, задержав во рту последний глоток, чтобы точнее определить ингредиенты. Получилась гримаса, за которую Азатхан влепил ему затрещину, наверное, решив, что Регарди пытался его оскорбить. Арлинг поперхнулся и недовольно выплюнул остаток зелья на песок, но кое-что ему удалось понять. Вкус журависа и почек трехствольного дерева был легко узнаваем, однако забвение накрыло его скорее, чем ему удалось выявить другие составляющие напитка. Он не расстроился – его время было впереди.

Дорога прошла, словно в тумане. Арлинг не заснул, но и бодрствованием то состояние между небом и землей назвать было нельзя. Керхский шаман оказался мастером своего дела. Арлинг помнил все: как трясся на верблюде, привязанный между двух подпорок, установленных спереди и сзади, как пил воду из козьего бурдюка, который держала чья-то рука, как откусывал хлеб, поднесенный к его губам, как задыхался от духоты под бурнусом и повязкой для глаз. Он слышал голоса керхов и восточных нарзидов, чувствовал жаркий ветер, раздувающий полы плаща, но контакт с миром заканчивался на ощущениях. Стоило ему захотеть пошевелить пальцем или выпрямить ногу, как тело переставало понимать его и превращалось в засохший саксаул, который куда-то везли на верблюде. Арлинг пробовал погрузиться в медитацию, но либо полностью засыпал, либо не мог сосредоточиться даже на простом счете. Отвлекало все – от шуршания песка по одежде до завывания ветра среди далеких дюн на горизонте. От мысли, что ему придется проехать весь Карах-Антар в таком состоянии, Регарди начинало трясти от злости. К счастью, в его одурманенном сознании ни одна мысль не задерживалась надолго. В начале пути он еще пытался считать время, но потом бросил – мозг постоянно сбивался со счета, и ему приходилось начинать заново.

На этот раз Арлинг пришел в себя не под открытым небом, а в палатке – правда, на той же верблюжьей шкуре. Наверное, ее записали в его личные вещи. Ощущения были не из приятных. В голове ритмично били в колокол, по телу пробегал озноб, желудок пытался скрутиться в узел, во рту горело. Какое-то время Регарди лежал неподвижно, успокаивая бунтующий организм. Ему вспомнился Сейфуллах и его похмелья от наркотического бреда. Молодой Аджухам был неравнодушен к журавису и часто пропадал в курильнях, откуда его потом вытаскивал Арлинг. Интересно, Сейфуллах чувствовал себя так же, или ему, как опытному наркоману, было легче?