Стертые буквы - Елена Первушина Страница 108

Приходят они в селение, а там людям есть совсем нечего, голод. Вернулась женщина в лес, мужа позвала, говорит: «Что делать? Есть моим родичам нечего. Надо их спасать». Тот отвечает: «Они и мои роДичи ведь. Надо помочь. Пусть идут на охоту, выйдут к вам олени». Та говорит: «Не хочу я, чтобы они на тебя и на моего сына охотились. Да и не пойдут они в лес — совсем ослабели». Тогда муж-олень говорит. «Ладно, будь по твоему. Тогда я в поселок артунов приведу. Вы их съешьте, только головы с рогами не трогайте, в лес унесите, тогда они снова оживут». Так и сделали: на другой день пришли артуны в поселок, люди их убили, мясо сварили, кровь подмешали в брагу, напились. Стали совсем дикие, женщину не послушались, выломали из черепов артунов рога, насадили на концы железные наконечники, привязали к палкам, стали землю царапать. «Чего, говорят, нас не кормишь совсем?! Корми лучше!» Олень в то время на холм поднялся, хотел жену позвать, как увидел, что люди творят, — окаменел.

Женщина к нему бросилась. А холм обрушился, и ее засыпало. С тех пор только сын ее, олень по лесам бродит. Так назвали наш поселок Олень-камень. Люди здесь оленей не убивают, только мясо оленье в других поселках берут, меняют. Когда на артунов охотятся, головы всегда обратно в лес относят. И грудь земли никогда острым рогом не скребут. Если кто такое делает, того зимой человек-олень непременно в лес заведет и убьет. Если потом, когда время пройдет и кости развалятся, человек в лесу рог найдет, он его в охотничью землянку относит, а что там с рогом мужчины делают мы не знаем.

Когда Ксанта, поблагодарив за рассказ, собралась уходить, Агрисса удержала ее за плечо.

— Постой, самринас, мы ведь тоже не невежи. Не только песня, молчание тоже дара требует. Вот возьми-ка, — и он протянула Ксанте старинную медную подвеску с изображением большеротого лежащего оленя.

В отверстие между рогами оленя был продет тонкий кожаный ремешок, так что Ксанта смогла повесить подарок себе на шею взамен отданного ожерелья.

— Это мне мой дед подарил, говорил, что от бабки получили. Раз к тебе про наших предков слова пришли, значит, ты тоже наша родня, ты нашей сути теперь.

Вечером женщины всей деревни собрались, разложили в центре деревни огромный костер и вместе с детьми уселись вокруг огня. Как ни в чем ни бывало дошивали одежду, пекли в золе сладкие корешки, переговаривались, иногда начинали негромко напевать. Ребятишки, которые весь этот день собирали на берегу камешки, а также хворост и шишки в ближайшем лесу, сейчас хвастались добычей, подбрасывали ветки в огонь, играли в «камень, нож и шкуру». Однако самообладания старших малышам явно не хватало, они то и дело опасливо бросали через плечо взгляд в темноту и взвизгивали от малейшего шороха. Впрочем взвизгивали скорее от восторга, чем от испуга.

Ксанту захватило это нетерпеливое ожидание, и она тоже стала прислушиваться к малейшим шорохам, вытягивая шею, как гусыня. И различила тихие, еле слышные шаги где-то там, в темноте. Кто-то осторожно приближался к сидящим у костра людям. Потом все разом переменилось: раздался дикий гнусавый вопль, из темноты выскочили мохнатые, раскрашенные охрой фигуры, женщины и дети повскакивали на ноги, сгрудились у костра и осыпали врагов градом камней и шишек. Чудовища тут же отступили, защитники поселения похватали из огня горящие ветки и бросились в погоню. Ксанта побоялась бежать за ними: оступиться в темноте и окончательно обезножеть было бы сейчас вовсе неуместно. Поэтому она осталась у кострища, слушая гнусавый вой рогов и восторженные вопли преследователей.

И вдруг оттуда, из темноты, донеслись совсем иные звуки: громкий удар или хлопок, будто лопнул огромный барабан, а потом отчаянный крик.

В первое мгновенье Ксанта подумала, что это часть обряда, но рога тут же смолкли, послышались взволнованные испуганные голоса женщин. Тогда жрица тоже подхватила факел и заковыляла навстречу голосам.

Люди сгрудились на полпути к Олень-камню, прямо на склоне. Протолкавшись через возбужденную толпу, Ксанта увидела, что на земле в луже крови лежит мужчина. Впрочем, он явно был жив, потому что орал и страшно ругался… на языке Королевства. Ксанта хотела подойти поближе, но ее опередили. Две женщины из местных склонились над мужчиной, чтобы осмотреть рану. Ксанта увидела, как удивленно вскинулись их брови, но', по-видимому, особого беспокойства рана у них не вызвала. По знаку одной из женщин двое мужчин подхватили раненого под руки и помогли ему встать. Ковыляя, опираясь на плечи своих помощников и не переставая ругаться, он побрел к поселку.

Разумеется, в эту ночь в деревне никто так и не уснул — люди ходили из дома в дом, передавали друг другу новости, обсуждали случившееся. К утру Ксанта уже знала все подробности: во время бегства один из охотников упал и поранился. Рана, впрочем, оказалась совсем пустяковой, крови поначалу вышло много, но потом она быстро унялась и оказалось, что сама рана размером с подушечку пальца, не больше. Через пару дней пострадавший уже будет на ногах — так сказала Саграсса, местная лекарка.

Сам герой этого происшествия, когда немного отошел, сказал, что поранил сам себя при падении собственным ножом. Это всех ужасно развеселило. А то, что рана оказалась на самом что ни на есть мягком месте, и вовсе вызывало взрывы хохота и непристойных шуток. Пообсу-ждали, нужно ли отменять охоту, и решили, что не стоит. В конце концов этот растяпа ранил сам себя, когда изображал «Злого Человека», а значит и духи Злых Людей разбегутся от охотников, нанося сами себе раны. Предзнаменование решено было читать добрым.

Так что все было в порядке. Совсем в порядке, если только не считать одной-единственной мелочи: раненым оказался тот самый Ортан из Королевства, с которым Ксанта так давно хотела увидеться.

На следующий день Ксанта отправилась навестить Ортана. Он чувствовал себя неплохо, хотя все еще был очень бледен и предпочитал лежать ничком. Однако уже храбрился, обещал, что не сегодня — завтра возьмется за работу, а там, глядишь, еще и нагонит охотников. Жена Ортана только махала рукой да ворчала:

— Хватит уже болтать-то, не мальчик, чай, по лесам бегать, сиди уж дома, найдется кто и помоложе тебя.

Ксанта поблагодарила Ортана за записку, оставленную на стволе дерева:

— Если бы не она, мы бы вас ни за что не нашли. Но тот в ответ только затряс головой:

— Не знаю я никакой записки. Я и буквы-то не знаю. Это друг мой, может, оставил, он, вроде, что-то говорил, только он помер уже давно, так что тут и говорить нечего.

Ксанте показалось, что раненый говорит как-то неуверенно и будто оправдывается, но она понимала, что даже если это и так, сейчас она ничего другого не дождется. Да и честно говоря, этим утром она сама была занята совсем другими мыслями. Оказалось, что охотники покинули деревню еще вчера, и Дреки ушел с ними, даже не потрудившись сообщить матери о своих планах. Конечно, Ксанта давно уже ожидала от него чего-то подобного, даже удивлялась, что ему удается так долго изображать из себя пай-мальчика, однако когда сынок выкинул наконец долгожданный фортель, Ксанта оказалась к этому совершенно не готова. А если совсем просто и честно: она ужасно боялась. Она так ничего й не узнала толком про этих таинственных артунов, кроме того, что они вполне способны убить человека и при случае делают это с удовольствием. Ее утешало одно: Дюмос тоже ушел вместе с охотниками, а Дюмос был не из тех, кто позволяет себя убить всякой таинственной живности.