Песня для оборотня - Эми Мун Страница 11

Айла еще раз пошевелила ногой, стараясь жесткостью шкуры перебить смущающие ее ощущения, а потом протяжно вздохнула. Только Кельвину она разрешала трогать и ласкать себя. Ее будущему мужу, которого она потеряла… Отказалась навсегда, обменивая собственную жизнь на жизнь брата. И видит Инт — сильнейший из трех божеств и творец мироздания, об этом Айла не жалела ни секунды.

Постепенно усталость и крепнущая лихорадка утянули ее в тяжелый долгий сон. И опять ей мерещились недовольно сжатые губы Кельвина, растерянный Вилл и тихие причитания матери, печальные глаза Стефана, а еще длинные, крупные пальцы, что осторожно гладили щиколотку.

***

Если бы Кайрон вдруг попал в логово зимующего медведя, и то не бежал бы прочь в таком ужасе. Сердце толкалось в груди так сильно, словно хотело выпасть под ноги, а пальцы горели хуже, чем если бы он сунул руку в кипящий горный источник.

Может, поэтому Кайрон едва успел заметить мелькнувшую сбоку маленькую тень. Свежий воздух остудил голову и новые запахи коснулись обоняния.

— Витар-р-р, — прорычал угрожающе.

Над головой запричитала сойка. Ветер играл в кронах, где-то неподалеку стрекотала белка.

— Витар, — ещё раз настойчиво повторил он.

Послышался недовольный вздох, и из-за раздвоенного ствола сосны выбрался детеныш. Дымчато-голубые глаза пристально изучали тропинку под ногами, но от мальчика тянуло досадой и яростью.

— Мое почтение, бета Кайрон, — пробурчал Витар. Мужчина хмыкнул — почтения в словах щенка как раз не было. А вот спрятанные за спину руки — это очень интересно. Кайрон нарочно шумно втянул воздух. Мальчишка заворчал, а потом без лишних разговоров показал нож. Большой с белоснежной, костяной рукояткой — отец мальчика был умелым мастером.

- Я убью человека, — прорычал детёныш. — Это мое право!

Ещё один болезненный укол совести заставил поспешно нахмурить брови. Отец Витара погиб в самой первой схватке с людьми. Мальчику было всего три, но его память хорошо сохранила слезы матери и сестры.

— Ты воспользуется своим правом, когда разрешит вожак, — строго отозвался Кайрон.

— Дай мне его, бета! — мальчишка упрямо вскинул голову. — Зачем ты держишь дома эту погань?

Волк огрызнулся, но слова детёныша вызывали только раздражение, но никак не гнев — щенок ещё мал и глуп.

— Тебя это не должно касаться. Пойдем, я отведу тебя к матери.

Витар засопел. Жёсткие, темно-пепельные волосики топорщились иглами, делая щенка похожим на сердитого ежа.

— Почему ты не убил его, Кайрон?

И что ответить бесхитростному детёнышу? Лучше бы люди и дальше сидели в своих душных шумных городах, а оборотни вполне перебились бы без тканей и белой пыли под названием мука.

— Я убью его через четыре дня, — пообещал он маленькому, — человек не будет жить здесь.

Внутри всколыхнулась такая буря протеста, что потемнело в глазах, но шагая рядом с детёнышем, Кайрон решил твердо — он больше не даст слабины! И для этого нужно видеть самца как можно меньше. Пусть сидит в комнате, а время — оно пройдет рано или поздно.

***

После встречи с Витаром Кайрон ещё больше убедился, что ему нужно просто подождать. Но и это оказалось трудно!

Волк злился и буянил так сильно, что даже Нельга стала опасаться просто говорить с ним. Янтарь ее глаз потемнел, и взгляд потерял свою пронзительность. А ночи стали жарче. Каждый раз волчица отчаянно заявляла свои права, но оба чувствовали, что их близость теряет краски и прежнюю страсть.

Мысли о самце по капле вытесняли все остальные. И с ужасом Кайрон понимал, что стоит вспомнить о нежной, гладкой коже, о пухлых и алых, как спелая земляника, губах — возбуждение вспыхивало неутолимым жаром, терзая измученного мужчину и зверя. Волк требовал свое, и прибывающее день ото дня желание подхлестывало воспаленные инстинкты, заглушая человеческий разум. Впервые Кайрон отчаянно жалел, что его зверь силен. День он еще мог пережить, а вот ночи превращались в пытку.

Грезы, в которых самец становился самкой, терзали, стоило смежить веки. Это было, как попасть в болото! Чем больше он сопротивлялся, тем сильнее становилось влечение.

Кайрон глубоко вздохнул сырой, утренний воздух и покосился на дверь собственного логова. После случившегося, он избегал появляться тут, кружил неподалеку, не в силах уйти совсем, но держался, позволяя себе лишь принести самцу еды и воды, а утром и вечером отпереть дверь, чтобы мальчишка мог выйти к ближайшим кустам. Сам же старался уйти подальше, и не смотреть в ту сторону лишний раз. А потом сбегал, словно это он нежеланный гость в собственном доме. Злился ужасно. Но был готов на все, лишь бы снова не допустить постыдной слабости. Не сорваться и не сграбастать тонкую фигурку в объятья, защищая от всех и вся, злобно оскаливая клыки на любую угрозу.

Кайрон сжал пальцы так сильно, что костяшки побелели. Сейчас он зайдет, поставит миску с едой и выйдет. Все. Лишь полминуты, а потом его ждет свежесть леса и вкусный запах волчицы. Два десятка шагов. Таких легких и невероятно трудных.

А волк нетерпеливо толкал его вперед, стремился к мальчишке, как умирающий от жажды ползет к прозрачному, звонкому ручью. Алчет сделать хоть глоток, готовый отдать за это жизнь и душу в придачу.

Еще один мучительный вздох и мужчина шагнул на порог. Влекущий запах тут же наполнил легкие, окутал незримым коконом, подчиняя и дурманя разум. Грохотом крови в ушах приказывал бежать вперед, вырвать из плена шкур и духоты его источник, и вкусить, наконец, сочной сладости чувственного рта.

Кайрон с силой затряс головой и повел плечами так, что рубашка на спине натянулась до треска. Отмахнувшись от беспокойного скулежа волка, твердым шагом прошел к двери. Распахнул ее мощным рывком и… опять застыл.

Вечерняя вода и еда оказались не тронуты. И сиплое дыхание больше не царапало слух. Стон ужаса и боли вырвался из горла.

— Айвилл!

Миски и кувшин с грохотом полетели на пол, разлетаясь в дребезги. Путаясь в ослабевших ногах, он бросился к постели.

— Айвилл, Айвилл…

Твердил, как ненормальный, выпутывая безвольное тельце из шкуры. Лицо в обрамлении черных сальных волос мелькнуло смазанным пятном. Перед глазами все танцевало и прыгало, но взгляд сразу прилип к бледной коже, задержался на несколько глухих ударов сердца, а потом улиткой пополз по неподвижным чертам. И волосы на затылке стали дыбом от животного ужаса, острым прозрением, резанувшим по глазам.

— А-а-айвил… — застонал, не в силах поверить увиденному. — Нет, не-е-ет…

Он бредит! Это не мальчишка лежит сейчас перед ним неподвижно и тихо! Все это просто мираж измученного рассудка! Другой, гораздо меньше прежнего нос, совершенно изменившийся разрез глаз и появившиеся скулы… И только губы, эти сладкие пухлые губы… Которые могли принадлежать только…

Конец ознакомительного фрагмента