Маски Черного Арлекина - Владимир Торин Страница 11

Человек с алым пером на шляпе выпрямился.

– Вы терзаетесь вопросом, отчего я говорю вам все это именно так, капитан? Не буду скрывать. Как показала практика, если хочешь, чтобы тебя слушали, сделай так, чтобы твой собеседник не мог говорить, не мог убежать, не мог заткнуть уши, не мог, по сути, ничего, кроме как – правильно – слушать. Вы меня выслушали, и теперь перед вами встает выбор – либо в таком состоянии, как у вас сейчас, вы будете добираться до самого Гортена, либо будете вести себя благоразумно и не строить заведомо обреченных на провал самоубийственных планов побега. В последнем случае вам останется только дойти под конвоем к северной границе Тириахада, а дальше уж не заботиться о боли и усталости в ногах до самой столицы нашего славного королевства. Сейчас вы чувствуете, как глаза смыкаются и вы засыпаете? Что ж, действие яда сходит на нет. Когда вы проснетесь, сможете вернуть себе власть над своим телом. И тогда, прошу вас, Логнир Арвест, давайте без глупостей, иначе... иначе еще одна отравленная спица в плечо, веревка вокруг ног, и вас волоком потащат, куда мне нужно. И, смею заметить, мои душевные терзания по поводу причиненного вам неудобства не пойдут ни в какое сравнение с этим самым причиненным вам неудобством...

Сознание уже почти покинуло Логнира, когда он услышал над головой чей-то голос:

– Слепень! Кого-то не хватает!

Человек с алым пером на шляпе оглянулся и быстро окинул взглядом неподвижных распростертых пленников.

– С ними был еще коротышка! Этот гоблин! Ищите его!

– Бансрот подери! Слепень, тут след крови и лаз, ведущий в подземелья! Он ушел!

– Ничего, найдется... – пробормотал Слепень. Своего хладнокровия он так и не утратил.

Отрава действительно слабела, и Логнир Арвест, закрывая глаза и проваливаясь в сон, сумел легонько улыбнуться. Казалось бы, его положение было незавидным, но он догадался, кем именно являются и сам Слепень, и его подручные. Когда человек с алым пером на шляпе поднимался, капитан успел разглядеть у него под плащом черный камзол, расшитый вязью красных букв, рун и таинственных знаков. Конечно же, простой служака ни за что не смог бы их прочесть и понять, но тем не менее они прекрасно выдали своего хозяина. Это давало некую призрачную надежду...

Будто сперва отрезанными, а после неправильно пришитыми на место, непослушными пальцами бывший сотник Ронстрада крепко сжал бесчувственную ладонь Гарры и крепко заснул.

Он лежал в глубокой мягкой постели. Обложенный белыми подушками, закутанный в теплые одеяла, он чувствовал себя непривычно комфортно, а окружающее пространство для него ограничивалось тяжелыми складками темно-синего полога. Где-то там, за этими матерчатыми стенами, шипели и хрустели дрова в затухающем камине, но полутьма давящей завесы не пропускала ни единого проблеска огня.

Человек пошевелил рукой – передернулся от боли, двинул другой – терпимее. Пальцы аккуратно нащупали широкую повязку, обмотанную вокруг его тела – бок и живот были полностью перебинтованы, да так туго, что даже дышалось с трудом. Раненый подумал, что теперь он отчасти понимает ту боль, какую испытывают все благородные дамы, что носят корсеты. Воздух с трудом проникал в легкие, возможно, именно поэтому у него начала сильно кружиться голова, когда он рискнул приподнять ее с подушки. А быть может, он еще просто не отошел от раны? От ран... Тугая повязка перетягивала и плечо, рукиó он почти не чувствовал.

Сколько он здесь лежит? Все равно... Главное, что лежит в теплой постели, а не припорошенный сухой, безжизненной землей или сброшенный в гадкую зеленую топь.

Что же произошло с ним после того, как он упал во тьму? Этого он не помнил. Но помнил почему-то другое. В воспоминаниях всякий раз отчетливо вставали двое старших мальчишек. Один – высокий, сильный, с красивыми каштановыми волосами и глазами цвета сосновых иголок. Второй – стройный, подвижный, с горящим взором серо-зеленых глаз и вьющимися русыми волосами. Ухоженные, холеные и избалованные – сам он таким никогда не был.

Старший мальчишка, зеленоглазый, отчего-то его никогда не любил и старался всюду унизить и оскорбить, его дружок недалеко от него ушел. Он не помнил, чтобы когда-то играл с ними, даже когда они были совсем маленькими детьми. Даже когда старик-маг просил их брать его с собой в свои игры, они жестоко прогоняли ненужного им младшего или же просто игнорировали, будто его рядом с ними и нет совсем. Тогда он плакал, обижался, бежал жаловаться магу или благородному лорду Уильяму, что еще больше злило его «товарищей».

Зеленоглазый, наслушавшись сказок старого волшебника о легендарной птице-фениксе, возомнил себя ею и старался показаться бóльшим, чем являлся на самом деле. Его дружок поддерживал эту глупую игру. Они вечно что-то устраивали, куда-то убегали, нарушали правила, все, какие только могли, – назло лорду Уильяму и старому магу.

Когда он был еще несмышленым (в их, конечно, понимании) ребенком пяти лет, он просил их взять его хоть раз с собой, но высокомерный и напыщенный зеленоглазый говорил: «Тебе с нами нельзя, малышня, у нас – взрослые дела! Мы рыцари, а тебе еще нужно сказки перед сном рассказывать, а то заснуть не можешь!»

«Да! – поддерживал его товарищ. – Пойди вон поиграй с Изольдой и Леоннеей! Они – достойная тебя компания! Побежали, Ди!»

И они убегали, оставив его на расправу этим двум несносным девчонкам, дочерям графа и герцога.

Что было спрашивать с гордеца Ди? Он всегда таким был. Но вот кого он никогда не мог понять, так это Тели! Он ведь являлся ему почти братом! Но кузену было на него абсолютно плевать.

Он, к слову, платил им тем же. Всякий раз старался досадить. Очень метко несколько раз пожаловался – обоих на неделю посадили под замок, лишив сладкого. В другой раз их заперли на полторы недели, а в третий... они его просто побили. Но ему было все равно – он и дальше продолжал на них жаловаться, всюду, где мог, портил им их приключения и «подвиги».

Поэтому нечего удивляться, что к восьми годам он стал озлобленным, похожим на волчонка, противным мальчишкой, который всюду и всем при любом удобном случае делал пакости. Таким он, признаться, и остался на всю жизнь...

Человек в кровати запел, точнее, засипел свою любимую песню, старую балладу, еще из тех, где рифмы не всегда созвучны, зато слова продирают до дрожи... Эту песню он услышал однажды в одном довольно-таки мрачном трактире где-то неподалеку от перекрестка гортенского и хианского трактов:

Кровью на лезвии вычерчен путь.

Не скрыться с него, не сойти, не свернуть.

Грохочет погоня, пасть скалят мечи —

Тропа твоя зыбка, как пламя свечи.

Шаг в сторону – пропасть, дух в пятки уходит,

Но выбор твой сделан, тебе он подходит:

Ты весь – лицедейство, тысячи масок,