Истинный принц - Хэйлоу Саммер Страница 11

Последнюю фразу Этци и барон произносят одновременно. Оба питают глубокое почтение к поэту Ба́ндиту Боргеру Шелли и очень часто цитируют его хором, что всегда вызывает во мне смутное чувство отчаяния, ибо в такие моменты я понимаю, что не могу предотвратить декламацию, даже если спонтанно заткну кому-то из них рот.

Каникла рукоплещет.

– Страданий глубокая сладость, – повторяет она, не совсем близко к оригиналу, и тянется за следующим воздушным пончиком. – Как поэтично.

– Я слышал, – поворачивается ко мне барон, – что Его Высочество принц Испе́р облагородил ночные тени Амберлинга своим внезапным появлением?

– В этом отношении ночные тени оказались счастливее, чем наша компания за завтраком, – отвечаю я. – Потому что Испе́р исчез столь же внезапно, как и прибыл сюда. Он хотел вернуться сегодня утром, но, видно, не успел, потому что сначала ему потребовалось собрать армию, которая ограждает наш дом от всего остального мира.

– Чистая предосторожность, – поддерживает барон моего супруга. – Господа у садовых ворот сообщили, что было совершено нападение на наследника имперского престола.

Этци от ужаса тихо вскрикивает и подносит обе руки с зажатой в них салфеткой ко рту, и хорек Наташа использует эту возможность, чтобы сбежать. Она бесцеремонно несется через стол с завтраком, сбивает крышку с сахарницы, обмакивает хвост в варенье и, используя плечо барона в качестве трамплина, перелетает на канделябр, который принимается яростно раскачиваться взад и вперед над нашими головами. Красное варенье капает на чайник. Потрясенная, Этци опускает салфетку на колени.

– Это и в самом деле шокирующая новость, – говорит барон, тактично переступая с ноги на ногу. – А потому я благодарен за то, что император так благородно и услужливо защищает дорогие для себя родственные сердца.

Моя добрая фея бросает на меня вопросительный взгляд. Этци никогда не упоминала при бароне о том, как сильно император ненавидит эти дорогие родственные сердца? Я незаметно пожимаю плечами.

– Как поживает принц Перисал? – спрашивает Каникла. – Он был ранен?

– Да, – отвечаю я. – Но Испе́р говорит, что он скоро пойдет на поправку.

– И кто хотел его убить?

Я колеблюсь, потому что моя добрая фея бросает на меня предостерегающий взгляд. Видимо, мне не стоит рассказывать то, что я знаю о враге. Не то чтобы я действительно что-то знала, но моя фея, похоже, подозревает о существовании связи между письмом и убийством и хочет, чтобы я помалкивала об этом. Ну и ладно.

– Убийца сбежал, – коротко объясняю я. – Император собирается расследовать это дело.

Каникла открывает рот, желая задать свою порцию вопросов, но моя фея-крестная прерывает ее.

– Присаживайтесь, господин барон, – просит она нашего гостя. – Мокколатль или чай?

Бросив почти испуганный взгляд на мою грубоватую фею, барон опускается на свободный стул, на котором обычно сидит Испе́р, когда бывает дома.

– Мокколатль, пожалуйста, – говорит он. – Но только самую малость.

Я наливаю ему в чашку приличную порцию густой красновато-коричневой жидкости, а он с мечтательной улыбкой на губах следит за этим процессом. Никогда не видела, чтобы этот человек что-либо ел, но к дорогим экзотическим жидкостям он, видимо, питает какую-то особую страсть.

А еще – к каретам. Он называет их «кароссы», и прежде чем мы успеваем опомниться, разговор за завтраком начинает вращаться вокруг одних только самоочищающихся лаков, блестящих дверных ручек и эластичных натяжных ремней. Время от времени Этци удается вставить цитату из Ба́ндита Боргера Шелли.

– И как бы долог ни был путь, – чуть ли не кричит она, – сердце быстрее бега копыт, освобожденных от уз.

И тут в комнату для завтрака входит Испе́р, причем делает это так неожиданно, что моей доброй фее удается выхватить у меня из-под носа последний пончик.

Испе́р, как и в прежние времена, спрятан за маскировочным заклинанием, поэтому ни Этци, ни Каникла, ни барон его не видят. Штормовой серо-синий оттенок его глаз исчез за стекловидной чернотой, лицо кажется напряженным и непривычно суровым. Он одаривает меня быстрой усталой улыбкой, а затем поворачивается к моей фее, которая тоже видит его – наверное потому, что ему так и хочется.

– Леонор? – произносит он неслышно для остальных.

Я застываю в изумлении. Знаю, что это имя моей феи, но никогда не называю ее так, в том числе потому, что по непонятным для меня причинам она ненавидит свое имя. Фея-крестная поднимает брови и строит на лице вызывающее выражение, но – когда Испе́р одним движением головы предлагает ей немедленно выйти вместе с ним из комнаты, – поднимается и выполняет его требование. Вероятно, из любопытства, а может, и для того, чтобы избежать очередной лекции барона о двойных пружинных подушках из лосиной кожи, которую тот вот-вот собирается начать.

Не будь это столь недостойно и унизительно, я бы побежала за мужем и феей, чтобы подслушать их, а так приходится уговаривать себя, что скоро все равно узнаю о том, что такого важного могут обсуждать эти двое. Поэтому погружаюсь в созерцание настенных часов, пока барон объясняет моим сестрам, что сиденья в спортивных экипажах жестче, чем в каретах для путешествий, и прислушиваюсь к тихой перебранке Наташи и Гворрокко, которые чуть ли не дерутся из-за куска яйца, который уронила Каникла.

Наконец моя добрая фея появляется снова, бледная и напуганная.

– Я никогда не пойму, почему ты не вышла замуж за очаровательного Випа, – шипит она на меня. – Мы были бы в достатке, а проблем было бы намного меньше.

– Почему, что такое?..

В дверном проеме появляется мой муж, который внезапно выглядит гораздо лучше, чем раньше.

– Ты идешь? – спрашивает он меня.

По тому, как затихает разговор за столом, я понимаю, что на этот раз он виден всем. Барон смотрит на Испе́ра, словно сын императора – позолоченный гоночный экипаж, а мои сводные сестры складывают губы в синхронное «О!». Им нравится Испе́р, что в значительной степени связано с подарками, которые он привозит им из Толовиса. Они выжидательно смотрят на него, но мой муж, извиняясь, качает головой.

– Вчера мне пришлось уехать в спешке, – говорит он. – Наберитесь терпения до следующего моего визита, и будете поражены тем, что я для вас приготовил.

Произнося эти многообещающие слова, он берет с блюда кусок кекса с изюмом и с нетерпеливым видом дает понять, что мне стоит, наконец, встать из-за стола и последовать за ним.

– Что ты задумал? – спрашиваю я.

– Мы вылетаем. Твой линдворм уже оседлан.

– И куда мы летим?

– В одно место в Запретном Лесу, которое Леонор очень неохотно мне раскрыла.

Я оборачиваюсь к своей доброй фее.