Кардонийская рулетка - Вадим Панов Страница 11

— Или вы нас съедите?

Альваро помолчал, хлебнул ароматного пива, после чего добродушно продолжил:

— Посмотрите на меня, человеки, посмотрите и убедитесь, насколько развита моя раса. Постарайтесь понять, гвини патэго, что мы образованны, умны и миролюбивы. И лишь благодаря нашей невероятной доброте вы до сих пор засоряете Вселенную своей жалкой цивилизацией.

«— Пораскинь мозгами, Мерса: человеки открыли десятки пригодных для жизни миров, но не освоили и сотой части Вселенной. Да что там сотой — миллионной! Вы ползаете по малюсенькому уголку необъятного, а пыжитесь так, словно положили в карман все существующие звезды. Вы не встретили разумных и, гвини патэго, решили, что являетесь единственным, уникальным видом. Но ведь это глупо, Мерса, ты понимаешь, что это глупо? Вселенная огромна, а значит, есть вероятность, что где-то далеко, или совсем рядом, существует иная цивилизация. Более могущественная, чем ваша, и более мудрая.

Хасина разговорился, когда мы остались в кают-компании „Амуша“. С момента нашего знакомства прошла примерно неделя, и медикус, по всей видимости, решил, что настало время поведать мне правду. Разговор Альваро начал заявлением, что не является человеком, и тут же развил мысль, объясняя, что имеет в виду. Любопытную мысль. Но поначалу, признаться, она сбила меня с толку.

— Почему же мы э-э… до сих пор никого не встретили?

— Не пришло время.

— А кто будет решать, когда оно придет?

— Разумеется, мы, месе карабудино, — гордо ответил Хасина. — Как более развитые существа. И более мудрые. Настанет день, и мы объясним человекам, что Вселенная принадлежит не только им. То есть — вам. Или просто: не принадлежит вам. Я не знаю, какую формулировку выберут наши вожди.

Знаю, знаю, следующий мой вопрос прозвучал на удивление глупо, но ты должен меня простить, Олли — я был настолько ошарашен, что попросту не знал, как правильно поддерживать столь занимательную беседу.

— Ты прибыл к нам э-э… официально?

— Нет, конечно же, — рассмеялся Альваро. — Меня доставили в Герметикон в младенческом возрасте, но доставили не просто так, а с тайной миссией. Меня отобрали из тысяч претендентов и подготовили к существованию в невыносимых условиях вашего общества.

— Э-э…

— Предвижу удивленные вопросы, поэтому расскажу подробнее. — Хасина налил себе вина.

— Полагаю, э-э… это будет э-э… познавательно, — пролепетал я, но увлеченный медикус меня не слышал.

— Сначала я не подозревал о своем предназначении, месе карабудино. В приюте, а позже у приемных родителей я рос обыкновенным мальчиком, правда, очень умным и любознательным… Мерса, тебя когда-нибудь считали умным и любознательным?

— Э-э…

— Значит, ты не поймешь. Я много читал, всегда стремился к новому, но не только этим отличался от сверстников. — На губах медикуса заиграла сентиментальная улыбка. — Иногда, разглядывая рассыпанные по ночному небу звезды, я испытывал странное щемящее чувство. Необъяснимая тоска охватывала меня в те мгновения, и мне казалось, что я потерял нечто необычайно важное, нечто дорогое. Я не сразу понял, что, глядя на звезды, я чувствовал себя чужим, что человеки не родня мне, и где-то далеко-далеко, в бескрайних просторах Пустоты, скрывается мой настоящий дом. — Хасина выдержал многозначительную паузу, во время которой сделал пару больших глотков вина. — А затем я узнал, что не могу иметь детей от ваших женщин и ко мне не прилипают пикантные недуги. Согласись, Мерса, это весомое основание считать себя не таким, как все.

— И ты стал медикусом на „Амуше“… — пробормотал я, подразумевая, что это весьма невысокая должность для тайного агента, но не был понят.

— Да, стал медикусом, — важно ответил Альваро. — Что не так?

— Я думал, твоих э-э… родичей заинтересуют наши изобретения, политика, власть…

— Этими вопросами занимаются другие агенты, — успокоил меня Хасина. — Моя же цель — техническое изучение человеков.

— Зачем? — выдал я совсем уж идиотский вопрос.

— А зачем ты изучаешь алхимию?

— Э-э… в научных целях.

— Еще подсказки нужны?

Я решил, что нет — не желал выслушивать ехидные замечания медикуса. Хотел закончить разговор, однако не мог не поинтересоваться:

— Альваро, для чего ты выдал мне свою тайну? Мы ведь едва знакомы.

— В познавательных целях, — не стал скрывать Хасина. — Хотел увидеть твою реакцию.

— И как?

— Ничего интересного, Мерса, ты стандартно ошарашен и не знаешь, как себя вести.

Ответ, признаться, меня покоробил. Особенную неприязнь вызвала правота медикуса: я действительно находился в некотором затруднении, но это ведь не повод хамить, правда? И потому я попытался огрызнуться:

— А мессер знает о твоем происхождении?

— Конечно. — Хасина помолчал и добавил: — Мессер сказал, что высокая цель налагает на меня большие обязательства, и если я хочу с блеском исполнить миссию, то должен стать лучшим медикусом Герметикона. — Еще одна пауза. — Я стараюсь.»

Из дневника Андреаса О. Мерсы, alh. d.

— Давно я так не смеялся, — тоненько захихикал Бабарский, утирая выступившие слезы. — Вам, ребята, нужно билеты на свои диалоги продавать. Или в цирк завербоваться. Хотя в цирке высокий травматизм.

— И все равно я против телесных наказаний, — упрямо заявил алхимик. — Против!

— На моей памяти мессер никого не порол, — заметил Бедокур.

— А другие адигены?

— А другие адигены меня не волнуют, — нахохлился шифбетрибсмейстер.

И Мерса, к огромному своему удивлению, различил в голосе Чиры угрозу. Которая прозвучала тем более весомо, если учесть выдающуюся комплекцию Бедокура: двухметровый рост, мощная мускулатура и кулаки размером с небольшие тыквы. Выглядел шифбетрибсмейстер настоящим громилой, но в технике разбирался получше иного конструктора, и все оборудование «Пытливого амуша» работало у Чиры как часы. Наверное, не хотело связываться. Или же послушно подчинялось многочисленным заклинаниям, заговорам и оберегающим проклятиям, по части которых Бедокур также был большим мастаком. Путешествуя по Герметикону, Чира ухитрился изучить огромное множество примет, предзнаменований и магических ритуалов, которые активно использовал в повседневной жизни. Длинные каштановые волосы Бедокур заплетал в косички, перемежая их заговоренными веревочками и бусами, а на широкой груди носил медальоны Доброго Маркуса, небесного покровителя Линги, и почитаемого всеми цепарями Герметикона святого Хеша. С медальонами соседствовали амулеты: кривая раковина хансейских жриц Большого Фебула, усиливающая удачу обладателя на количество завитков, и редчайшая подъязыковая косточка лагорианской обезьяны Ким, о предназначении которой Чира упорно молчал. На руках Бедокура позвякивали многочисленные браслеты-обереги.